В Вашингтоне жестокая головная боль не давала Вильсону работать, и он проводил целые дни, играя в поло, катаясь на двухместном автомобиле или просматривая немые фильмы в кинотеатре Белого дома. Между тем договор о Лиге Наций застрял в Сенате. Личный враг Вильсона, сенатор Генри Кэбот Лодж, даже стал высмеивать литературные качества высокопарной хартии Лиги Наций – раздела, составленного самим Вильсоном.
В 8.30 утра 2 октября Эдит зашла к Вильсону и обнаружила его бодрствующим в постели и жалующимся на онемение тела. Она позволила ему опереться на свое плечо, довела до туалета и вышла, чтобы позвать Грейсона. Когда она вернулась, то увидела Вильсона скорчившимся на полу, полуобнаженным, в бессознательном состоянии. Они с Грейсоном немедленно закрыли спальню президента для любых посетителей, но позже швейцар Белого дома заглянул туда и увидел Вильсона, лежавшего, словно восковая фигура и выглядевшего совершенно мертвым, с багровыми ссадинами на носу и виске от удара о трубу ванной.
В течение следующих нескольких месяцев слугам приходилось каждое утро усаживать Вильсона в кресло-коляску и кормить с рук. Этот последний удар парализовал левую половину его тела, и большую часть времени президент проводил, слушая чтение Эдит или отдыхая в саду. Между тем дела в Вашингтоне без него продвигались медленно; очень немногие люди знали об инсульте, который старались держать в тайне.
Грейсон познакомил Эдит с недавно овдовевшим Вильсоном в марте 1915 года, и Эдит ответила президенту взаимностью. Она настояла, чтобы тот повысил Грейсона, служившего на флоте, до ранга контр-адмирала, несмотря на множество более квалифицированных кандидатов. Теперь двое старых знакомых договорились скрывать состояние здоровья Вильсона от большинства членов кабинета и даже от вице-президента, что создавало рискованную ситуацию с конституционной точки зрения.
До 1919 года пятеро президентов умерли при исполнении служебных обязанностей, в основном скоропостижно; лишь Гарфилд протянул какое-то время и при этом оставался в сознании. С Вильсоном было по-другому. В конце ноября пресс-секретарь нарисовал скорбный образ Вильсона как «сломленного старика с шаркающей походкой… Его левая рука бездействовала, пальцы скрючились как когти, а левая сторона лица пугающе обвисла. Его голос не похож на человеческий; он издает клокочущие горловые звуки, наподобие автомата». В образовавшемся вакууме власти (45) Эдит, по сути дела, стала женщиной-президентом: она распоряжалась документами, поступавшими к Вильсону, и рассылала меморандумы от его имени, написанные ее почерком.
Через несколько месяцев Вильсон возобновил свои президентские обязанности, но он все еще оставался в тяжелом состоянии. Он хромал и ходил с тростью, а фотографы старались не снимать неподвижную левую половину его лица. В неврологическом смысле ему стало только хуже. Он и раньше был суровым человеком, но теперь стал еще более холодным и властным. В то же время он иногда начинал плакать без причины, что указывало на эмоциональную нестабильность.
Но самое странное, он перестал замечать вещи, расположенные слева от него. Это не было связано со зрением, так как он сохранил физическую способность видеть эту сторону; к примеру, он не сталкивался с предметами мебели, так как мозг подавал подсознательные сигналы уклоняться от препятствий. Но он не обращал
Он мог иметь десять ручек на левой стороне стола, но если с правой стороны не было ручки, то он жаловался, что ему нечем писать, как будто все, расположенное слева, не имело для него значения. Сконфуженным секретарям пришлось реорганизовать его кабинет, и они научились подводить к нему посетителей с правой стороны, чтобы он замечал их.
В конечном счете непреклонность Вильсона стала приговором для Лиги Наций. Он отвергал все предложения об изменении ее хартии – либо мир на условиях Вильсона, либо идите к черту, – и движение к ратификации затормозилось. Убежденный в том, что позднее ему все-таки удастся протолкнуть идею Лиги через конгресс, Вильсон начал кампанию за третий президентский срок в 1920 году, несмотря на то что он превратился в настоящего отшельника.
Немного позже Эдит, Грейсон и другие милосердно саботировали эту кампанию на съезде демократической партии в Сан-Франциско, распространяя слухи – на самом деле правдивые – об инвалидности Вильсона. В следующем году Вильсон в слезах покинул Белый дом; даже в бессильном состоянии он оставался убежденным, что ничуть не утратил живость ума.
В январе 1924 года он уселся за письменным столом и составил набросок своей третьей инаугурационной речи. Через две недели он умер, так как его изнуренный мозг больше не мог вынести напряжения.