Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии

Сватовство наложило на Пушкина определённые обязательства. По этой причине первый визит в Москве он нанёс не ждавшим его друзьям, а Гончаровым. Один из его приятелей получил записку: «Извините меня, ради Бога – обязанность, так сказать, священная… До свидания»²⁷².

Жених вернулся в Москву сразу после того, как Наталья отпраздновала своё семнадцатилетие. Главное возражение, что избранница – ещё дитя, отпало. Исполняя «священную обязанность», Пушкин посетил дом Гончаровых. Но ему был оказан холодный приём, и он оробел. («У меня не хватило мужества объясниться – я уехал в Петербург в полном отчаянии» – писал он Н.И. Гончаровой²⁷³.) Пушкин начал думать, что дело его проиграно, и ему вновь пришлось искать спасения в бегстве.

Отказ Гончаровой нанёс поэту не менее чувствительный удар, чем неудача в доме Олениных. Забыть неудачу в первом случае помогла ему Закревская, во втором – Собаньская. Находясь в полном смятении чувств, поэт по возвращении в столицу встретил красавицу-польку, которую, казалось бы, послала ему сама судьба.

Чувством глубокой меланхолии проникнуты стихи, записанные в альбом Собаньской 5 января 1830 г.

Что в имени тебе моём?
Оно умрёт, как шум печальный,
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.

Оно на памятном листке

Оставит мёртвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.

Что в нём? Забытое давно

В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных[…]

7 января 1830 г. поэт обратился к Бенкендорфу с прошением: «…покамест я ещё не женат и не зачислен в службу, я бы хотел совершить путешествие во Францию или Италию». На худой конец, Пушкин соглашался ехать с посольством в Китай. Путешествие в Западную Европу заняло бы много месяцев, в Китай – годы²⁷⁴.

В минуты слабости Пушкин готов был отложить надолго или даже навсегда планы женитьбы. Эти планы привлекали и пугали его. Отъезд с посольством снял бы вопрос об обязанностях человека чести перед Гончаровой. Однако мечтам не суждено было сбыться. 17 января император отклонил просьбу поэта. Царская резолюция гласила: «…это очень расстроит его денежные дела и в то же время отвлечёт его от занятий».

7 января поэт ещё не помышлял о возобновлении ухаживаний за Собаньской и не печалился о том, что отъезд за границу лишит его общества красавицы. Но вскоре всё переменилось.

Каролина была одним из множества увлечений поэта ещё в годы южной ссылки. В отношениях с мужчинами красавица всю жизнь открыто пренебрегала условностями света. Она была любовницей генерала И.О. Витта и открыто жила с ним. С поэтом дама вела себя как добродетельная и неприступная особа. Пушкин ухаживал за ней без всякого успеха. Наконец ему стало понятно, что его водят за нос. В феврале 1830 г. он напомнил Собаньской об этом: «…если когда-нибудь вы это прочтёте, я хорошо знаю, что вы подумаете». … «Он (т. е. Пушкин. – Р.С.) заслуживает того, чтобы я и дальше его дурачила»²⁷⁵.;

Из того же письма узнаем, что именно подразумевал поэт, говоря, что Каролина дурачила его в давние годы.

«Кокетка богомольная» полностью подчинила своим капризам двадцатидвухлетнего Пушкина. Следуя её воле, поэт должен был сопровождать красавицу в костёл, читал вместе с ней чувствительные романы и пр. Одно посещение, когда Собаньская осенила чело поэта крестным знамением, осталось в памяти Александра Сергеевича навсегда. Прикосновение холодных пальцев, писал он, «обратило меня в католичество». Запомнил он и «идеальное очарование… и жгучие чтения юных лет»²⁷⁶.

Давнее увлечение не оставило глубокого следа в памяти Пушкина. Он не вспомнил имя Собаньской, когда за несколько недель до встречи с ней в Петербурге занёс в альбом Ушаковых имена Ризнич и Воронцовой. Эти женщины были более благосклонны к молодому человеку и вытеснили Собаньскую из его сердца. В 1821 г. Пушкин увлёкся Каролиной, а в 1823 г. писал Александру Раевскому: «…моя страсть очень уменьшилась… я влюбился в другую»²⁷⁷.

Собаньская не простила Пушкину измены и в феврале 1830 г. намекнула ему, что семь лет назад, в 1823 г., счастье было возможно. «В последний раз, – отвечал ей поэт, – вы говорили о прошлом жестоко. Вы сказали мне то, чему я старался не верить – в течение целых 7 лет. Зачем?»

Если счастье возможно было семь лет назад, значит, оно было возможно и ныне. Поэт должен был поверить многообещающим намёкам после того, как Каролина назначила ему свидание (очевидно, замечают пушкинисты)²⁷⁸.