Дуэль Пушкина

Осенью 1835 г. А.С. Пушкин надолго уехал в Михайловское. В последних числах сентября Натали переслала мужу записку Анны Керн и тут же обрушилась на него с ревнивыми упрёками. Александр Сергеевич, поражённый её вспышкой, отвечал: «Получил я, ангел кротости и красоты! письмо твоё, где изволишь ты, закусив поводья, лягаться милыми и стройными копытцами… Жду от тебя писем порядочных… а не брань, мною вовсе не заслуженную, ибо я веду себя как красная девица»[809]. Ревнивые укоры Натали, весь эмоциональный всплеск, вероятно, был связан с началом романа с Дантесом.

С момента приезда в Михайловское заботы о семье ни на минуту не покидали поэта. «…Беспрестанно думаю о тебе, — писал он жене, — и ничего путного не надумаю. Жаль мне, что я тебя с собою не взял… Сегодня видел месяц с левой стороны, и очень о тебе стал беспокоиться… Пиши всё, что ты делаешь, чтобы я знал, с кем ты кокетничаешь»[810]. В письмах поэта нет и тени ревности. Он привык к тому, что Натали проводит время в вихре светских удовольствий, и вовсе не думал упрекать её за это. В его словах звучали грусть и умиротворение: «В Михайловском нашёл я всё по-старому, кроме того, что нет уж в нём няни моей и что около знакомых старых сосен поднялась во время моего отсутствия молодая сосновая семья, на которую досадно мне смотреть, как иногда досадно мне видеть молодых кавалергардов на балах, на которых я уже не пляшу. Но делать нечего; все кругом меня говорит, что я старею. […] Всё это не беда; одна беда: не замечай ты, мой друг, того, что я слишком замечаю»[811]. Эти строки были написаны в те самые дни, когда Наталья до упаду танцевала с молодыми кавалергардами.

Жорж водил дружбу с Александром Карамзиным. Чета Пушкиных часто посещала салон Карамзиных. Познакомившись с Дантесом у Карамзиных, поэт ввёл его в свой дом. 2 февраля 1836 г. Жорж сообщил приёмному отцу: «…я люблю её ещё больше, чем две недели назад… У меня более, чем когда-либо, причин для радости, ибо я достиг того, что могу бывать в её доме»[812].

По замечанию Соболевского, «Пушкину чрезвычайно нравился Дантес за его детские шалости»[813]. Приятель Пушкина Н.М. Смирнов также отметил, что Дантес — «ловкий, весёлый и забавный, болтливый как все французы», — при знакомстве понравился поэту[814]. Сам Пушкин в письме к отцу характеризовал Дантеса так: «Это очень красивый и добрый малый, он в большой моде, богатый»[815].

Решающее объяснение между кавалергардом и Натали произошло на карнавале в феврале 1836 г. Молодой человек обратился к даме сердца с мольбой «пренебречь ради него своим долгом». Красавица не отвергла его вовсе, но проявила удивительную деликатность: «Невозможно вести себя с большим тактом, изяществом и умом, чем она при этом разговоре». При виде картинных страданий Жоржа (он задыхался) Пушкина утешала его словами, которые, с точки зрения француза, давали ему твёрдую надежду на победу. Пушкина, писал Жорж, «описала мне своё положение с таким самопожертвованием, просила пощадить её с такою наивностью… Наконец промолвила: „Я люблю вас, как никогда не любила, но не просите большего… Пощадите же меня и любите всегда так, как теперь“»[816].

Будучи женихом, Пушкин видел много доказательств спокойного безразличия сердца Натальи и считал, что может снискать её расположение и привязанность, но не может понравиться ей. Выйдя замуж за поэта, Натали увлеклась императором, а затем Дантесом. Насколько серьёзным было её увлечение Николаем I и насколько серьёзной — любовь к Дантесу, сказать невозможно.

Оценивая взаимные уверения влюблённых, надо иметь в виду приверженность людей того времени к романтическим и преувеличенным выражениям. Однако при чтении писем поручика не возникает сомнения в искренности его чувств. Трудно согласиться с мнением Ю. Лотмана о том, что Дантес ухаживал за Пушкиной, потому что был заинтересован «в скандале — речь шла не о любви, а о расчётливом ходе в низменных карьеристских поползновениях»; кавалергард затеял шумный и гласный роман с известной дамой света, чтобы рассеять порочащие слухи о его противоестественных связях с Геккерном[817].

Быт и культурная атмосфера, в которой воспитывались Наталья и Дантес, были различны, так что слова о взаимной любви имели неодинаковый смысл в их устах. Пушкина слыла жестокой кокеткой, но при этом строго берегла свою репутацию и слишком дорожила доверием мужа.

В марте 1836 г. последовало новое объяснение между молодыми людьми. К этому времени кавалергард уже кое-что уяснил себе. Он писал о Натали: «Она была много сильней меня, больше 20 раз просила она пожалеть её и детей, её будущность». Мольбы должны были смягчить отказ, но француз не был обескуражен. «Желай она, чтобы от неё отказались, — писал поручик, — она повела бы себя по-иному… конечно, есть такие, у кого на устах чаще слова о добродетели и долге, но с большей добродетелью в душе — ни единой»[818]. Поведение Татьяны Лариной было для Пушкиной достойным образцом.

Но я другому отдана
И буду век ему верна.