Дуэль в истории России

В этом горьком, завораживающем стихотворении поражает необычность конструкции — зеркальная встроенность миров: поверженному пулей человеку снится его далекая возлюбленная, которая сама спит наяву и видит во сне (сон, встроенный в сон и замыкающий круг теней!) того, кому сама привиделась, но ей мнится в далекой долине уже только «знакомый труп». (Какое страшное, почти запредельное выражение ну как это возможно: «знакомый труп».)

И какое страшное предвидение того, что произойдет вскоре. «Выстрел раздался, и Лермонтов упал как подкошенный, не успев даже схватиться за больное место, как это обыкновенно делают ушибленные или раненые. Мы подбежали… в правом боку дымилась рана, в левом сочилась кровь…» — вспоминал князь Александр Илларионович Васильчиков, секундант Лермонтова на роковой его дуэли с Мартыновым.

Приведшую к поединку ссору подробно описала Э. А. Клингенбергх[30]: «13-го июля собралось… несколько девиц и мужчин… Михаил Юрьевич дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать.

К нам присоединился Л.<ев> С<ергеевич> Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоем острить свой язык… Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счет, называя его «montagnard au grand poignard» [31]

Надо же было так случиться, что когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово «poignard» раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губу, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову: «Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах» — и так быстро отвернулся и пошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову… Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора».

Придя домой, Мартынов обратился к своему соседу по квартире корнету Михаилу Павловичу Глебову с просьбой быть секундантом. Вторым его секундантом стал князь Сергей Васильевич Трубецкой.

Глебов, близкий друг Лермонтова, тщетно пытался отговорить Мартынова от дуэли. Пробовали предотвратить поединок и секунданты Лермонтова — А. А. Столыпин (Монго) и князь А. И. Васильчиков. Трудно сказать, насколько усердно они это делали, ведь никто из действующих лиц, за исключением самого Мартынова, не считал предстоящую дуэль серьезной.

В некоторых позднейших воспоминаниях князя Васильчикова называли «тайным врагом поэта, ничего не предпринявшим для остановки дуэли». Едва ли слова эти справедливы.

Князь Александр Илларионович вел себя совершенно по понятиям того времени. Уговаривать ожесточившихся противников было можно лишь до определенных пределов, дабы это не выглядело покушением на их храбрость. Как пишет ныне живущий в Швейцарии потомок знаменитого княжеского рода Георгий Илларионович Васильчиков, «для Александра Илларионовича и людей его круга понятия чести и бескорыстной дружбы были дороже, чем собственная карьера».

Лермонтов говорил, что у него не поднимется рука на Мартынова и он выстрелит в воздух. Готовилась даже пирушка по случаю примирения, а ранение одного из противников казалось настолько невероятным, что никто не подумал ни о враче, ни об экипаже. Дело не держалось в особом секрете, поэтому на месте дуэли за кустами собралась толпа: поединок щекотал нервы, он был приключением, нарушившим скучное однообразие курортной жизни.

Вот что рассказывал о последних минутах Лермонтова князь Васильчиков: «Мартынов стоял мрачный, со злым выражением лица. Столыпин обратил на это внимание Лермонтова, который только пожал плечами. На губах его показалась презрительная усмешка. Кто-то из секундантов воткнул в землю шашку, сказав: «Вот барьер». Глебов бросил фуражку в десяти шагах от шашки, но длинноногий Столыпин, делая большие шаги, увеличил пространство… От крайних пунктов барьера Столыпин отмерил еще по 10 шагов и противников развели по краям. Заряженные в это время пистолеты были вручены им.

Они должны были сходиться по команде: «Сходись!» Особенного права на первый выстрел, по условию, никому не было дано. Каждый мог стрелять стоя на месте, или подойдя к барьеру, или на ходу, но непременно между командами: два и три. Противников поставили на скате, около двух кустов: Лермонтова лицом к Бештау, следовательно, выше; Мартынова ниже, лицом к Машуку… Лермонтову приходилось целить вниз, Мартынову вверх, что давало последнему некоторые преимущества. Командовал Глебов… «Сходись!» — крикнул он.

Мартынов пошел быстрыми шагами к барьеру, тщательно наводя пистолет. Лермонтов остался неподвижен. Взведя курок, он поднял пистолет дулом вверх и, помня наставления Столыпина, заслонился рукой и локтем… Я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом уже направленного на него пистолета.