Дуэль в Кабуле

Голубов говорил с жаром, которого нельзя было и предполагать в этом дородном, немолодом человеке.

— И что же выходит? Товары наши уступают место британским — и не только в Кабуле, но и в Бухарин, в Ташкентии, Кокане! И смотрите: от года к году все более становится дефицит торговый. Мы покупаем больше, чем продаем, а разницу приходится платить золотом. В последние пять лет, сказывал мне граф Конкрин, одни бухарцы увезли от нас золота на миллион рублей! Куда ж это годится!

Виткевич с глубоким вниманием слушал Голубова.

— Когда я покинул Питер, — продолжал Голубов, — туда прибыл лорд Дергем, зять их первого министра, Грея. Лорда прислал к нам в Петербург Пальмерстон, чтобы насчет Турции поговорить. Ох, уж этот Пальмерстон! Родофиникин по дружбе показал мне депешу посла нашего лондонского. Так он прямо так и пишет. — Голубов надел очки и вынул из портфеля бумагу. — Пути кривые и извилистые, клевета, запирательство — все считает он пригодным. В России видит он главный тормоз для осуществления своих разрушительных безрассудных проектов, и его ненависть растет пропорционально его неудачам и его бессилию.

— Неудачи? — воскликнул Виткевич. — Какие ж неудачи? В Афганистане англичане опять подняли старого своего приятеля Шуджу, и он идет на Кабул, чтобы сесть на престол. Тогда Афганистан будет таким, каким хотели его сделать еще в 1809 году — покорным воле Ост-Индской компании… От Герата персов отбили с помощью англичан.

— Герат — ключ к Индии, — перебил Голубов Виткевича, — вот они и не желают выпускать его из рук своих.

— Нет, нет, — горячо возразил Виткевич, — Герат — ключ к Каспию! От Герата до Инда более 1100 верст, до Астрабада же только 870. Герат нужен англичанам как опора для действий против России — в этом вся суть.

Голубов одобрительно качал головой: видать, думал он, этот поляк, и впрямь предан интересам российским. Словно угадав его мысли, Виткевич продолжал:

— Я ненавижу лицемерие британское, их подлость. Насилуют, убивают, грабят целые страны, и тут же: мы, мол, исконные защитники свободы и независимости народов…

Виткевич умолк, чтобы не зайти слишком далеко в откровенности с человеком мало знакомым. Голубов же подошел к нему, обнял, растроганно сказал:

— Так, так, голубчик, не давайте спуску гордым бриттам… Вот я давеча начал про Дергема лорда. Приняли его в Питере как коронованную особу. У меня верные корреспонденты в Лондоне, так они писали: Дергем числит себя потомком королей английских и очень недоволен, что в кабинете достался ему пост второстепенный. Вот он и поехал в Питер, чтобы завоевать победу — с царем полюбовно договориться насчет Египта и Турции. А Пальмерстон хочет другого: оттиснуть нас от Турции.

— Впрочем, это материя высокая, — добавил он, — и не нашего торгового ума дело… Не знаю, слыхивали вы, что я и еще купцы затеяли создать Компанию для торговли в Средней Азии? Ага, слышали, так не худо было бы, чтобы наш российский Конноли прокатился бы в Бухарию да и дальше — высмотреть, что и как — дабы торговать нам было сподручнее…

Голубов пытливо смотрел на Виткевича.

Что мог ответить Виткевич? Не от него зависело то, о чем он и сам мечтал… Голубов верно понял его молчание.

— Разумею, разумею, голубчик! Что ж, мы поможем, пособим… Дело важное, святое… и не одним англичанам в эти земли ездить!

Виткевич много размышлял о беседе своей с Голубовым, который спустя два дня уехал в Петербург, взяв с собою Деева. Голубов, поведал ему Генс, купец не простой. Живет он как просвещенный барин — состоит членом обществ: истории и древностей, географического я археологического. Денег для этих обществ не жалеет — радеет развитию отечественной науки. В Петербурге — свой человек у министра финансов Канкрина, во многих знатных домах принят. С откупщиком знаменитым Бенардаки большие дела по откупам и в Сибири по золоту вершит. А теперь вплотную занялся торговлей среднеазиатской — и ежели за что берется, то не отстанет, пока своего не добьется…

— Таких купцов на Руси еще мало, очень мало, — заключил Генс, — и дай боже, чтоб их было побольше. Задумал Голубов дело важное с этой тортовой Компанией, и граф наш требует, чтобы поскорее была закончена записка о мерах к прекращению разбойных действий Хивы и иных помех российской; торговле.

БУХАРА, КРЕПОСТЬ ВЕРЫ И ИСЛАМА…

1

27 июня 1832 года Бернс и его спутники въехали в Бухару через Каршинские ворота.

«По прибытии в Бухару мы немедленно заменили свои чалмы некрасивыми овчинными шапками, а своя каммарбанды (пояса) грубым снурком; также сняли верхнее платье и чулки, что в священном городе Бухаре составляет внешнее различие между неверными и правоверными. Узнав, что одни только магометане имеют право ездить в стенах этой столицы, мы по внутреннему убеждению радостно согласились ходить пешком.