Дуэльная ситуация. Еврейский детектив

Меня зовут Роман Борисович Шваркевич, мне уже сорок пять лет, я служу в Следственном комитете следователем по особо важным делам, полковник юстиции, а в прокуратуре был старшим советником юстиции, но погоны были такие же, как у полковника. Я всегда хотел быть сыщиком. В девятом классе решил, что буду поступать в МГУ на юридический факультет. Тогда все факультеты назывались просто. Друг моих родителей, в честь которого меня назвали Романом, приехал к нам с бутылкой коньяку, засел с отцом на кухне и стал его уговаривать не пускать меня на юрфак. Сначала они говорили тихо, разговор не предназначался для моих ушей. Потом начали орать, и я услышал вопль дяди Ромы: "Его все равно не примут, а психику твоего сына эта неудача травмирует на всю жизнь! Не будь кретином, пожалей ребенка, мало ли чего он хочет!" Но родители не стали "меня жалеть" и в десятом, последнем тогда классе, взяли мне репетиторов из МГУ "по истории" и "по сочинению", хотели взять еще и "по английскому". Мне стыдно было тратить родительские деньги, я мямлил, что хватит мне одной истории. Сошлись на двух репетиторах. Я занимался упорно весь год. В мае отцу позвонил "историк" и сказал, что нужно встретиться. Впустив отца в свою профессорскую квартиру, "историк" закрыл окна, вынул телефонный шнур из розетки. Затем, оглядев потолок и стены, как будто в поисках "жучков", репетитор сказал: "Парень сильный. Экзамены может сдать очень хорошо. Но его все равно не примут с "пятой графой". Нужно "дать", я знаю кому". Родители мои посовещались между собой, сначала прикидывали, что бы такое продать, чтобы набрать денег на взятку, а потом решили "не давать". Экзамены я сдал, на последнем экзамене по истории меня спрашивали весьма придирчиво, потом экзаменатор сказал: "Я вам ставлю "четверку". К сожалению, вы пройдете".

Узнав по телефону о моем поступлении репетитор-"историк" промолвил равнодушно: "Ну, слава богу!" А дядя Рома приехал к нам с бутылкой коньяку, сидел теперь уже с папой и с мамой за столом в большой комнате. Сначала выпили за мой успех, а потом дядя Рома провозгласил: "Выпьем за то, что вроде что-то начинает меняться!"

Первые полтора-два года все студенты учились очень интенсивно, старались, чтобы не вышибли. На третьем курсе стали осматриваться. Тут мои мечты о работе следователя отошли на задний план. Никто не собирался работать ни в милиции, ни в прокуратуре. Все хотели деньги зарабатывать, заниматься миллионными сделками, покупать и продавать фабрики, заводы, рудники и скважины. В крайнем случае хотели стать нотариусами. Ну, и я вместе со всеми…

Незадолго до окончания мной университета к декану юрфака пришел знакомый ему прокурор из Московской прокуратуры и попросил подобрать хорошего способного парня для работы следователем. Декан выразил сомнение, сказал, что согласятся только нехорошие и неспособные. "Плотим мы, конечно, мало", — этими словами прокурор дал понять, что разделяет сомнение декана, но просит помочь. Декану понравилось слово "плотим", и они вдвоем стали смотреть списки студентов-выпускников. Прокурор ткнул пальцем в мою фамилию: "Вот Шваркевич Роман, белорус, они — тщательные!" Он имел в виду "старательные". Декан ничего объяснять не стал и поручил секретарше найти меня по расписанию и вызвать в деканат для беседы. Прокурор простился и вышел, за ним выбежала секретарша. Догнала его в коридоре и сказала: "Товарищ прокурор, Шваркевич — не белорус, а обыкновенный еврей!" "А… Вы в деканате работаете секретарем? — сам себе напомнил прокурор. — Хорошо, я скажу декану, что некоторые его сотрудники еще не перестроились, пусть проведет с вами воспитательную работу". Секретарша испугалась, что-то пискнула в ответ и поплелась обратно в деканат.

После разговора с деканом, потом с прокурором в прокуратуре на меня нашло умопомешательство — мне предлагают быть сыщиком в Москве! Ура! И хоть мой "здравый смысл" говорил скрипучим голосом: "Ты что?! Одумайся! А жить на что? Взятки брать ты не будешь, а зарплата маленькая", я не прислушался к "здравому смыслу", а пошел "по зову сердца", как настоящий комсомолец, которым мне удалось немножко побыть.

В прокуратуре я оказался среди молодежи единственным москвичом и единственным "русским", или, скажем, говорящим по-русски без акцента. Остальные молодые сотрудники родились и научились говорить на Кавказе. Потом, через два года после меня в прокуратуру пришел еще один молодой "русский" москвич — Ринат Шамшутдинов. При этом все наши старшие товарищи были родом из разных областей Европейской части России, но не из Москвы и Питера, а из Рязанской, Саратовской, Владимирской областей, из Ставропольского и Краснодарского краев. К обилию молодых сотрудников-армян они относились спокойно, как к неизбежному явлению в условиях "перестройки", я же вызывал у старших товарищей некоторую настороженность. Один младший советник юстиции особенно внимательно на меня смотрел, потом как-то спросил: "А ты кто по национальности?" Я ответил.