Дуэт для одиночества

Вот только история с этим учителем израильским казалась ему далеко не безоблачной. Анисовы, конечно, скорее всего, не в курсе, и без греха, видимо, тут не обошлось, хорошо, если без насилия и принуждения. Говорят, он в отцы годился, а она еще ребенком была. Тем страшнее. Ясно одно, все эти годы девочка страдала. А если полюбила и была обманута, потом брошена, а потом еще и осиротела, то картина вырисовывается самая благоприятная для развития болезни. Ну ничего, поборемся. Хорошо бы, как только из острого состояния выходить станет, к музыке вернуть. У нас в актовом зале и пианино, и проигрыватель с пластинками. Разрешим ей там почаще бывать. Если она действительно так одарена, как утверждает профессор, то будем лечить творчеством. Только бы заставить ее мозг и тело почувствовать эйфорию счастья не от бутылки, а от того, что сыграть сможет, ну, например, Первый концерт Чайковского или еще что-нибудь вроде «Аппассионаты». Надо бы спросить у Алексея парочку названий, что там, у пианистов этих, высшим пилотажем считается, и слегка так, в разговоре, поддеть, мол, слабо сыграть такое. Вдруг сработает. Но все это не сейчас – потом. И Анисовым совсем не обязательно ее показывать, хоть и просят очень. Испугаются еще и передумают, а через недельку посмотрим…

Лиза вышла из больницы спустя два месяца. Ее могли выписать и раньше, но она, вначале грозившая, что убежит, убьет себя и всех вокруг, притихла, успокоилась, потом впала в апатию. Она часто сидела одна, натянув на голову капюшон или простыню, пытаясь что-то нарисовать. Недорисованные картинки бросала. На них тем или иным образом Лиза старалась изобразить лицо мужчины в солнцезащитных очках. Лиманский изучал их, отмечая появление все новых и новых деталей: весьма условного изображения крыла, стрелочек, похожих на векторы, идущих от носа к уху. Когда на последнем рисунке он заметил предмет, напоминающий пионерский горн, постарался как можно деликатнее задать вопрос, чтобы не спугнуть.

– Лиза, мне очень нравятся твои картинки, но никак не могу понять, кто на них изображен. Это музыкант? Вон у тебя труба тут…

Лиза недовольно затолкала рисунок под подушку.

– А чего ты подсматриваешь? Что ты все время выслеживаешь?

– Да нет, просто они везде валяются. Ты сама их бросаешь где попало. Интересно стало.

– Лучше бы ты его ко мне не пускал.

– Кого, Лиза?

– Этого в очках. Каждую ночь приходит и на кровать садится.

– А что хочет?

– С собой зовет. Говорит, что выведет меня отсюда, из тюрьмы вашей. У него таких, как я, целые армии, но я буду главной, потому что играю хорошо. Он – генерал, но слепой. Видишь – в очках. Вот он мне трубу золотую принес – горн. Трубить буду сигналы – «в бой» и «отбой». Я музыку одну знаю – начинается она, как будто кто говорит: «Проснись!» Ему понравилась, сказал, что буду ее солдатам играть.

– А как его зовут?

– Не помню. Он говорил, но я забыла.

– А почему с ним не пошла?

– Он страшный.

– Ты гони его, если придет, а еще лучше позови меня. Я с ним поговорю.

– Ты его не увидишь.

– Почему ты так считаешь?

– Потому что он в моей голове, и ты это знаешь. Ты же врач. Уходи, я хочу спать.

– Хорошо. А когда проснешься, хочешь, музыку послушаем?

– Не хочу. Ты мне книгу одну принеси.

– Какую?

– Не помню. Там про кота. И про него.

– Про кого, Лиза?

– Не знаю. Я устала.

Доктор Лиманский после этого разговора усомнился в правильности предыдущего диагноза и решил, что психотропные отменять рано.

«Неужели все же шизофрения? – спрашивал он самого себя. – Да нет, никогда до этого она про голоса не говорила. Никто ее никуда не звал и ничего не приказывал делать. Психоз, тяжелый психоз. И немудрено. Когда ее на путях нашли, чего только в ее крови не было – коктейль из наркотиков и алкоголя. Лошадиные дозы. Что же это за книжка такая про кота?» Доктор терялся в догадках и однажды принес ей «Кота в сапогах». Лиза пролистала, посмотрела картинки и сказала, что все равно читать разучилась, но это совсем не та книга, которую она ищет. Выяснилось, что загадочный слепой генерал ей просто часто снится. Причем она осознает, что это сон. Это меняло дело. Лекарства постепенно возвращали ее в реальность, которая, и это хорошо знал доктор из многолетнего опыта, отвратительна его пациентам, умудрившимся выскочить из нее в яркий и восхитительный мир галлюцинаций. Сейчас Лизе плохо – очень плохо. Наркотические ломки – чепуха по сравнению с болью, выламывающей тело. Как если бы тебя из теплого моря вдруг резко вытащили на берег и поволокли по острому крошеву песка, ракушек и маленьких камней. Каждая клеточка твоего организма горит и кричит от боли. Ты хочешь назад – в ласковую воду полусна, забытья и твоих чудных фантазий.

Через какое-то время Лиза вспомнила еще кое-что из той загадочной книги, в которой, кроме кота, были мужчина и женщина, до смерти любившие друг друга, чья-то отрезанная голова, одуряющий запах роз и бал у Сатаны.

На следующий день доктор принес Лизе «Мастера и Маргариту».

Лиза взяла книгу. Это был второй том двухтомника, недавно изданного. Она взяла книгу в руки и равнодушно отложила.