Дух войны (СИ)

— Война, — согласно кивнула тетка. — А ты что сделаешь? У самого молоко на губах не обсохло! А все туда же! Сиди и молись!

Она вышла, и лишь простыня в дверном проеме слегка колыхалась от сквозняка.

Нур подтянул худые коленки к подбородку и c остервенением потер никак не желавшую проходить шею. Он раз за разом вспоминал то, с какой легкостью эти самые государственные алхимики уничтожили их воинов — сильнейших мужчин и прекрасных бойцов! — почти голыми руками. Ему не давало покоя то, что человек — или кто-то в человеческом обличье — вообще мог сотворить такое. Конечно, тетка была права — чудо, что он вообще жив. Нур тяжело вздохнул, прикидывая, какую взбучку ему задаст после выздоровления Хайрат за то, что увязался за всеми на эту операцию.

Откинув прочь невеселые мысли, он, шипя от боли, аккуратно поставил ноги на пол. Перевязанная голова кружилась, правая нога пульсировала, но Нур, собрав волю в кулак, все же встал, воровато огляделся и, стараясь производить как можно меньше шума, выскользнул из-под крыши теткиного дома под черное бархатное небо. Отчего-то холод этой ночи показался Нуру особенно неприветливым, а мертвая тишина — предвосхищением чего-то особенно громкого. Он поморщился, вспоминая, как дрожала земля, сотрясаемая взрывами, как свистел в ушах ветер и одновременно его и остальных беглецов то норовили облизать языки пламени, то первозданный холод тянул к ним свои прозрачные тонкие пальцы.

В доме Элай, их двоюродной сестры, было тихо. С того момента, как пропал ее муж, и Нур, и младший Гаяр помогали Элай, да Айша тоже заходила и горестно причитала, поглядывая на день ото дня полневшую дочь.

Прошмыгнув в дальнюю комнату, проход в которую тоже занавешивала белая жидкого плетения ткань, Нур присел на постель к брату и едва сдержал стон — пораненная нога отозвалась немилосердной болью, а стены, пол и потолок, казалось, решили поменяться местами. Гаяр что-то пробормотал во сне и нахмурился. Нур уже пожалел, что приволокся к брату посреди ночи — не было ничего такого, что не потерпело бы до утра. А он просто дурак, дурак как он есть, самый настоящий. От этого осознания глаза неприятно обожгло, а и без того болящую шею свело в новом спазме.

Пока Нур старался преодолеть собственное ставшее каким-то непослушным тело, он услышал, как Гаяр жалобно всхлипнул и принялся кого-то о чем-то просить.

— Эй… — прошелестел Нур, тыкая брата в плечо. — Проснись, малявка!

Гаяр спал, но спал беспокойно — теперь он еще и плакал во сне. Нур вспомнил свой ночной кошмар и потряс головой, чтобы прогнать наваждение. Голова такой опрометчивости не простила.

— Что здесь происходит?

Лежащий на полу Нур попытался посмотреть на источник звука, но перед глазами все по-прежнему плыло.

— Нур! Боже милостивый! Что с тобой стряслось?

Теперь он видел Элай, которая всплеснула руками, покачала головой и, аккуратно придерживая круглый живот, села на край постели.

Нуру стало стыдно. Тетка все время говорила им не тревожить Элай, не волновать ее по пустякам, потому что это могло навредить ей и ребенку. И вот теперь, когда он вломился в хижину к сестре посреди ночи, он думал только о государственных алхимиках — демонах из Централа.

Но от мук совести Нура спас Гаяр: он проснулся и, еще не успев ничего толком понять, горько-горько заплакал.

*

— Какие они жалкие, — выплюнуло лохматое существо неопределенного пола и возраста, сидя на краю опустевшего здания. — Правда, Ласт?

Та, кого он назвал Ласт, не ответила — она вглядывалась в темноту.

— Молчишь, — разочарованно протянуло существо. — Вечно ты молчишь.

— Энви, — ее голос был глубок и прекрасен, как и она сама, — не вижу смысла говорить об этом вновь.

Ласт накрутила блестящую темную прядь на тонкий палец и лукаво улыбнулась — улыбка вышла острая, как серп, черная на бледном лице; тьма поглотила краски, и красиво очерченные губы теперь тоже казались совершенно черными.

— И потом, они верно служат нам, не забывай об этом, Энви.

Энви подскочил и принялся мерить крышу торопливыми шагами:

— Он говорил, что уже сегодня должны были прибыть государственные алхимики. А их все нет.

— Успокойся, — она вальяжно наклонила голову набок — волосы рассыпались по плечам.

— Мы могли бы отправить за ними отряд. Вдруг что-то произошло? А сидим здесь! — Энви жаждал активного действия.

— Если Он не сказал, значит, все под контролем, — пожала плечами Ласт. — Заодно и посмотрим, на что способны жалкие людишки без нас.

Энви упрямо мотнул головой. Он с упоением ждал обещанного зрелища, новой грани уничтожения, и задержка подкрепления порядком портила ему настроение.

Грузные шаги сотрясли крышу строения, и позади них появился уродливый лысый толстяк. Он чудовищно облизнулся несоразмерно огромным языком и ощерил острые зубы:

— Ла-аст! Моя Ласт! Я кушать хочу!

Ласт встала — ее стройный силуэт чернел под самым черным небом — и, потрепав толстяка по лысой макушке, неожиданно нежно проговорила:

— Глаттони, ты же только что ел?

Энви скривился и дурашливо высунул язык.

— Я еще хочу… — протянул Глаттони, изо рта его свисала блестящая нить слюны.