Таким образом, трагического противоречия между обозначенными выше исследовательскими подходами нет. Есть логика взаимосвязи между проблемами генезиса индивидуального мышления и проблемами социогенеза. Есть диалектика мира субъективной интеллектуальной функции и «мира Других», о котором идёт речь и в предыдущей книге Андрея Курпатова «Что такое мышление? Наброски» (СПб.: Трактат, 2016). В этом тексте свойственный автору инструментальный подход к мышлению, рассмотрение конкретных «способов думать» превращаются в анализ различных условий включения и выключения интеллектуальной активности.
В самом деле, как отличить мышление от квазимышления, настоящую и творческую интеллектуальную работу от разного рода психических автоматизмов? Ситуация, когда я думаю, что я мыслю, а в действительности кто-то мыслит мною и за меня, — эта повседневная ситуация псевдоинтеллектуальной активности характеризуется не пониманием, а «ощущением понятности». Трудность с полноценным и продуктивным разрешением «эпистемологической озабоченности», с конструированием самого субъекта мышления исследуется здесь в фокусе возрастной психологии. Разворачивание пространства мышления от плоскости к многомерности связывается в книге с генезисом и усложнением пространства социальных отношений — пространства, в котором особое место принадлежит лакановскому большому «Другому» (Autre). Наличие значимого Другого, интеллектуальный вызов со стороны Другого — необходимые условия трансформации социальной игры в игру разума, в полноценную интеллектуальную активность. Таким образом, методология мышления опять возвращает нас к компетенции философии и онтологии, ставит перед необходимостью познания «реальности Другого» и целого «мира Других».
По Делёзу и Гваттари, философия — это умение изобретать и вводить в общее употребление концепты. Каждый le concept — это уникальное авторское произведение, понятие, разворачиваемое до целой теории. Вербальная форма концепта не обязана быть оригинальной (как, например, неоригинален прославивший Бодрийяра «симулякр»). Словосочетание «интеллектуальный ресурс» тоже никем не запатентовано. Однако у него хорошие шансы стать кристаллизатором продуктивного смысла. Но ещё важнее, если интеллектуальный ресурс как таковой, без кавычек, действительно окажется вечным двигателем социального развития. Возможно, это единственная альтернатива перспективе глобальной катастрофы (различные сценарии которой, к сожалению, пока кажутся более реалистичными).
Эпилог
— Охота мало чем отличается от прогулки по лесу.
— Сходство есть, только охота всегда кончается кровью.
Когда меня спрашивают, с чего бы это психиатру рассуждать о социальных и общественно-политических процессах, об экономике и образовании, культуре и искусственном интеллекте, или, того хуже, о геополитике, мне всегда хочется пошутить…
Но я сдерживаюсь.
Вот уже почти тридцать лет я занимаюсь методологией мышления, то есть изучаю ту механику, посредством которой мы создаём наши представления о мире. И эти наши представления — это не просто ряды слов, а смыслы, то есть феномены и сущности, которые мы выкристаллизовываем в процессе своей интеллектуальной деятельности.
То, как именно политологи кристаллизуют своё знание — это их дело, как это делают экономисты — это их задача. Моя же цель в том, чтобы указать и тем, и другим на те феномены и сущности, которые они упускают, потому что находятся в рамках, границах своих профессиональных терминологий и нарративов.
В этих границах феномены и сущности, о которых я толкую, им просто не видны, потому что «границы моего (их. —
Однако же эти феномены и сущности я могу свидетельствовать из границ моего языка и мира, а они — эти феномены и сущности — влияют на то, чем заняты уважаемые мной коллеги из всего того перечня дисциплин, на предмет которых я, как кому-то кажется, в таких своих текстах посягаю.
Принимать кому-то это к сведению или нет — решать не мне. Но если я знаю о чём-то, что имеет значение для жизни людей, то я, уж прошу меня за это простить, оставляю за собой право высказываться.
Ну и последнее…
По результатам Третьей мировой войны мы, как мне кажется, имеем все шансы оказаться в реальности цифровой охлократии — той самой «власти толпы», которая погубила когда-то Древнюю Грецию и принесла такое неисчислимое количество бед Римской империи.
Впрочем, тогда у толпы в качестве ресурса были лишь камешки для голосования, нынешняя же толпа гомогенизирована цифровой средой и представляет собой самодвижущуюся текучую массу, от спонтанного состояния которой зависит всё прочее в этом мире.