Дух времени. Введение в Третью мировую войну

«В настоящее время именно ударность, обострённость перехода (когда его характерное время — 45 лет — оказывается меньше средней продолжительности жизни — 70 лет) приводит к нарушению роста, выработанного за тысячелетия нашей истории, — пишет С. П. Капица в статье „Демографическая революция и будущее человечества“ от ещё 2004 года. — Сегодня принято говорить о том, что связь времён нарушена. Это связано с неравновесностью роста, ведущей к неустроенности жизни и характерным для нашего времени стрессам. С этим процессом связан кризис и распад общественного сознания, начиная с управления империями и странами и заканчивая уровнем сознания отдельной личности и семьи. С распадом управления обществом связан рост организованной преступности и коррупция. Возможно, что распространение терроризма также стало следствием нарушения глобального равновесия.

Неустроенность и отсутствие времени на укоренение того, что закрепляется в области культуры традицией, несомненно, отражаются в распаде морали, в искусстве и идеологиях нашей эпохи. Так, в поисках новых идей, когда нет времени на их формирование и распространение, иногда происходит и откат к некогда фундаментальным идеям прошлого. […] Если разум и сознание привели к исключительному, взрывному, росту числа людей на Земле, то теперь, в результате глобального ограничения основного механизма информационного развития, рост внезапно прекратился, а его параметры, принципиально влияющие на все аспекты нашей жизни, изменились. Иными словами, как и в мире компьютеров, наше „программное обеспечение“ не поспевает в своём развитии за техникой, за „железом“ цивилизации».

Таким образом, ключ к пониманию происходящего в современном мире — это адекватный анализ тех трёх фаз «современности» (модерна), которые мы застали в одной, общей складке времени.

Глава вторая. Господствующие медиа

Кто контролирует СМИ — контролирует культуру.

Аллен Гинзберг

Развитие книгопечатания в эпоху Ренессанса оказало крайне важное влияние на последующее развитие науки и технологий, но был и более общий, системный эффект у этой инновации — книги стали каналом трансляции знаний.

Печатные, а потому более-менее доступные относительно широкой публике книги обеспечили становление государственных институтов в том виде, в котором мы их знаем (или знали ещё совсем до недавнего времени):

• с одной стороны, книги позволили проблематизировать социально значимые темы (обсуждать их в среде интеллектуалов своего времени, формулировать некие каноны и принципы);

• с другой стороны, превратились в своего рода инструмент кодификации власти — создали возможность систематизации законов и самих социальных институтов[79].

Но, может быть, самое важное — книга позволила создать романтический образ «государя», придать ему некий надличностный, но при этом близкий, почти осязаемый через книгу статус. В книгах пишут о государях — бывших и нынешних, им же учёные и философы посвящают свои работы, сами государи обсуждают с авторами книг вопросы науки, искусства и морали.

В своей масштабной работе «Истоки современной политической мысли» профессор Лондонского университета, специализирующийся на изучении интеллектуальной истории, Квентин Скиннер пишет: «В положениях, составлявших основание советов, с которыми гуманисты позднего Ренессанса обращались к государям своего времени […] они продолжали опираться на ценности и воззрения, которые были уже сформулированы „гражданскими“ гуманистами раннего кватроченто.

Их героем оставался vir virtutis[80], и они продолжали настаивать на том, что он должен стараться завоевать себе честь, славу и известность в максимально возможной степени (ср. Kontos 1972, pp. 83–88). Поздние гуманисты даже делали более сильный акцент на этих известных убеждениях, поскольку они видели в государе человека, способного добиться virtutis, которую невозможно никому превзойти. […]

Макиавелли в „Государе“ с неменьшим одобрением относится к этим ценностям. Он настаивает на том, что поведение правителя должно быть столь же onesto (честным), сколь и utile (полезным), и поэтому требует, что все государи должны иметь в качестве образца „кого-либо из прославленных и чтимых людей древности и постоянно держать в памяти его подвиги и деяния“ (Machiavelli 1961a, p. 90)».

Первой печатной книгой Гутенберга была, как известно, Библия, изданная на латинском языке. Но вскоре появились и печатные переводы её на национальные языки, и это произвело сильнейшее воздействие на ситуацию в обществе: понятные и доступные теперь религиозные тексты дали старт эпохе Реформации, а с другой стороны, как объясняет Квентин Скиннер, содействовали изобретению института абсолютной монархии.