Дух времени

Они оба рассмеялись, глядя друг другу в зрачки. Потом он взял ее пальчики и прикрыл ими свои веки, словно гоня искушение, словно боясь глядеть на нее.

— Только помните, Лизанька… Когда вы будете говорить с членами нашей партии, не забывайте, что я — Николай Степанов.

— Бедненький! — вдруг сорвалось у Лизы… (Он замер.) — Неужели никогда ни ласки, ни отдыха? — говорила она, задумчиво глядя перед собой. — Одинокий, как я?.. Как я… несчастный?

Он задрожал всем телом.

— Степушка, — тихо, как во сне, не меняя позы, прошептала она. И столько нежности было в ее голосе, что он глухо крикнул и упал перед нею на колени.

Она испуганно отшатнулась, но только на одно мгновение. Она не видела его лица, которое он прятал в ее колени, с судорожной силой обнимая ее ноги. Она положила свои руки ему на плечи.

— Степушка… я знаю, я чувствую, что вы меня любите… И мне нужна ваша любовь!.. Да! Мне нужна ваша ласка… Я не могу больше выносить этого холода, этого одиночества! Степушка… Если бы вы знали, какой ужас я переживаю теперь! Забыться бы… Как-нибудь… Ну приласкайте меня!.. Ну скажите, что вы меня любите… что я не одна на свете…

Он застонал… Потом вдруг поднял лицо, преображенное страстью, и она не узнала его. Оно было прекрасно. И в то же время страшно.

— Лиза… Лиза… Не кля-ни-те ме-ня, — глухо, с трудом промолвил он. — Нет сил… моя… Лиза.

…………………………

Казалось, вихрь поднял ее, закружил, ослепил и обессилил…

За мгновение только она была так далека от этой возможности!.. В своей наивности, прося его ласки, она так верила в его самообладание… Вернее, она ни о чем не думала. Воплем задавленной души, бессознательным протестом гибнущих сил вырвалась у нее эта мольба о ласке, решившая все…

И инстинкт подсказывал ей в первую же минуту отрезвления, что ни она, ни он не были в силах предотвратить этот стихийный порыв… И что не за что клясть и упрекать его, который лежал теперь на ковре, у ног ее, объятый раскаянием и ужасом, пряча лицо, не смея поднять на нее глаз.

О, эти ужасные, бесконечные часы-минуты первого молчания!..

— Лизанька… простите! — услыхала она его стон.

Не менял позы, спрятав лицо в подушку, не открывая глаз, она зашевелила пальцами свободной руки, ища погладить его голову… Но не нашла ее, и рука ее упала бессильно вдоль тела.

Он вдруг поднял голову, увидал эту бледную, слабую ручку и припал к ней губами.

— Лизанька… прогоните меня теперь!.. Я как зверь поступил с вами… Как хищный зверь… Мне нет оправданий…

Она отняла у него свою руку и коснулась его волос. Рука ее скользнула по его лицу. Пальцы слабо шевелились. Он понял значение этой немой ласки и задрожал.

— Лиза… Ты не… возненавидела меня?

Она молча покачала головкой… Он видел только край пылавшей, залитой слезами щеки, узел ее черных волос и завитки на затылке. Но все линии, все изгибы ее тела, вся Поза, все жесты говорили не о протесте, а о резиньяции, трогательной и красивой… Он почувствовал, что слезы зажигаются в его глазах. С каким-то благоговением он приник к ее руке.

— Лизанька… Не плачь! Выслушай меня и постарайся понять… Сейчас ты меня пожалела… И я это почувствовал… почувствовал каждой фиброй души и тела. И это окрылило меня… Ослепило… Лишило рассудка… Радость, Лизанька, как и горе, убивает людей… И я не знаю, как пережил я эту минуту блаженства!.. Не проси меня ее забыть… Это невозможно… Но я знаю… знаю, что ты… любишь… не меня…

Он подошел к ее изголовью, обнял ее, осторожно и нежно, и шептал, прижимаясь лицом к ее плечу.

— Ты у меня забвения просила и ласки… Какой? Моя страсть подсказывала мне один только ответ… Прости, если я не понял тебя! Теперь я чувствую, что ты просила другого… Ах, если б мои ласки помогли тебе справиться с горем, я был бы безумно счастлив… Ты можешь быть в одном спокойна, Лиза: я не напомню тебе об этой минуте никогда… если ты сама (его голос задрожал) не вспомнишь о ней… Мы ничем не связаны… Мы только товарищи… А я до могилы твой раб и должник!.. До могилы… Лиза… скажу тебе одно: с той минуты, когда я увидал тебя там, наверху… я знал, что это будет…

Она была поражена. Он это понял, хотя она не шевельнулась в ответ и лица не открыла.

— Теперь я ухожу, Лизанька… Постарайся заснуть!.. Если уцелею, то буду здесь послезавтра вечером. Ты приедешь?

Она поднялась разом, свесила ноги и откинула со лба спустившиеся волосы. Ее лицо было задумчиво. И когда, взяв в руки ее голову, он откинул ее и заглянул в ее глаза, они показались ему прозрачными или… пустыми… Ему стало жутко. Но страсть потушила этот страх, и он горячо поцеловал ее бесстрастные губы.

— Моя ветка сирени… Моя сказка! — прошептал он в невыразимой, полной острого блаженства тоске.

Он уже был в передней, внизу, когда она сошла, чтоб запереть за ним дверь. Было светло, как днем, в этом майском, беззакатном рассвете. Но Лиза в белом платье, с белым лицом и «пустым» взглядом, казалась призраком… «Спящая принцесса Метерлинка…»[189] — подумал Потапов.

— Лиза, ты не упрекаешь меня? — невольно сорвалось у него.

Она положила руки ему на плечи.