— Это большое счастье, — серьезно продолжала хозяйка, отгрызая кусок сахару и с наслаждением потягивая воду с блюдца. — Обуза эти дети в нашем положении, кому работать приходится всурьез! Хорошо, у меня мать есть… Коли арестуют, на нее оставлю… Вот эта девочка у меня в тюрьме родилась.
— Вы были в тюрьме??
— А нешто Степан… то бишь Николай Федорыч, вам не говорил? — Она покраснела, потом глаза ее стали светлыми… Ей было смешно, что она проболталась.
Но Лиза поняла, что замечать ей этого не надо.
— Как же? Из-за него тогда и я влетела… Только его-то в Якутскую сослали. А я отделалась шестимесячным заключением. Потому на меня улик серьезных не было…
— А вы давно его знаете? — Лиза не могла устоять перед желанием поговорить о Потапове.
— Николая Федорыча-то? — нараспев спросила Фекла Андреевна. — Это мой учитель. Как его не знать? Семь лет знакомы. Он моего жениха и подругу мою одну учил сначала, а потом и меня любопытство взяло. Хорошо он объясняет, заслушаться можно… А уж как о будущем строе говорить начнет, так и загорится весь! Нельзя, знаете ли, равнодушной остаться… Мне, бывало, после беседы этой и петь хочется, и плакать… Так лихорадка и трясет всю! Раза три этак я после его речей в демонстрации участвовала, в Нижнем, в Ростове-на-Дону, в Одессе тоже… Раз красное знамя несла, рядом с женихом Наташиным. Стреляли-то в меня, а убили его.
Лиза всплеснула руками.
— Убили??
— А как же? Нешто вы думаете, манифестации нам задаром сходят? На то и идешь… Но зато и минуты же какие! Ни страха, то есть вот ни настолечко!.. И словно бы пьяная…
— Вы сказали — Наташа?.. Ну, а она как?.. Очень плакала?
— И-и… Вот убивалась! Они только что обручились тогда. И Наташа веселая да беспечная была. И ничем, кроме нарядов да любви своей, не занималась… «Наш век короток, — бывало, скажет. — Зевать нечего…» На всей фабрике первой красавицей была. Ну, а тут, как убили Сашу, жениха ее… ему всего двадцатый год шел, и красавчик какой!.. Тут уж она сменилась разом. Приходит ко мне, помню: «Достань, — говорит, — левольвер!..» — «А на что тебе?» — спрашиваю. — «Хочу, — говорит, — убить кого-нибудь… Жить не могу без этого!..» Так и горит вся… А я ей на это: «Зря ты все это затеяла… Только себя погубишь, — говорю… — Разве в этом настоящая работа?..» — Свела я ее к Николаю Федорычу. «Вот вам, — говорю, — работница! Теперь из нее веревки вейте!.. А назад ей дороги нет!..»
Лиза слушала, широко открыв глаза.
— Она на фабрике?
— Да, агитирует теперь. Ах, какая это девушка! Огонь… И ничего-таки не боится… «Дайте мне, — говорит, — самое опасное, чего никто не возьмется делать! Пошлите меня хоть в пекло!..» Понимаете? Это ей тоску залить хочется. И ненависти этой в ней столько теперь! На десятерых хватит…
Оттопырив бледные губы, она дула на блюдечко.
— А плохо вам было в тюрьме?
— Как сказать?.. Всего было, и хорошего, и плохого. Вот как родила я в лазарете, очень мне с дитем туго приходилось. Ну, а потом обошлось… Нас в камере человек двадцать сидело. Пять манифестанток, остальные уголовные. И, Боже мой! Что это за свары были спервоначалу-то между нас… Там воровки, убийцы, проститутки… И все они против нас… Вот тут уж мы агитировали всласть! Ха!.. Ха!.. «Дуры вы, — говорим, бывало, — дуры неповитые, за кого стоите? Вас по закону в тюрьму бросили. От нужды вы крали, от нужды на бульвар пошли, от темноты своей убийцами сделались… А почему вы темны да голодны?.. Ну-ка?.. А вот мы за вас всех, обиженных, дурех неповитых, жизнью да свободой жертвуем, в Сибирь идем… А вы чем бы нас поддержать, да еще ругаетесь? А кто вас скверной болезнью заразил да на улицу собой торговать погнал?» Ну, и так день, другой, неделю… Что ж вы думаете? Все они нам подчинились. Плачут, бывало… Жалкие такие!.. «Ничего, — говорят, — мы не знаем, и научить нас некому. В темноте ходим… К вся-то наша жизнь пропала…»
Лиза протянула свою чашку. Ей не хотелось уходить. Все казалось ей сказкой.
— Вы тоже на фабрике, Фекла Андреевна?
— Нет, где ж? После тюрьмы-то на нашего брата и глядеть-то никто не хочет. Хоть подыхай с голоду! Я вот белье шью. Муж зарабатывает, тянем кое-как… Иногда от партии получаю помощь. Нечасто… Тяжело уж очень обязываться, хоть бы и своим. Потому что мало денег у нас…
— Вы, значит, придете ко мне за деньгами, Фекла Андреевна?
— Лучше вот вы сами приезжайте к Марье Львовне.
— Кто это — Марья Львовна?
— А вам нешто не говорил Николай Федорыч? Мне он, по крайности, поручает в последнем письме из Нижнего познакомить вас, как нового члена партии, с нашим кружком…
Лиза покраснела.
— Скажите мне ее адрес.
— Она живет на бульваре; у нее вывеска: «Портниха Майская»… Еврейка… По четвертной за фасон берет. Мы у нее по воскресеньям собираемся…
— Неужели она!.. Так она тоже в партии?
Фекла Андреевна засмеялась.
— За Николая Федорыча в гроб лечь готова! Видите ли? У нее сестра есть на высших курсах. А у нее жених — студент. Вот через сестру и знакомство с Николаем Федорычем у Майской состоялось. Там еще одного товарища встретите. Фельдшерица Бессонова… Обратите внимание. Дорого такой человек стоит!