Духи Дамы в черном

Нам все не открывали, и Рультабийль постучал снова; наконец дверь распахнулась, и в ней показалось осунувшееся лицо Бернье. Увидев нас, он страшно рассердился.

– Что вам надо? Чего вам еще? Говорите тише, хозяйка в гостиной Старого Боба. А старик так и не вернулся.

– Впустите нас, Бернье, – приказал Рультабийль и толкнул дверь.

– Только не говорите хозяйке…

– Да нет же, нет!

Мы вошли в прихожую. Там стоял почти полный мрак.

– А что делает госпожа в гостиной Старого Боба? – шепотом спросил Рультабийль.

– Ждет… Ждет возвращения господина Дарзака. Войти в комнату она не смеет. Я тоже.

– Ладно, Бернье, возвращайтесь к себе в привратницкую и ждите, когда я вас позову, – приказал Рультабийль.

Журналист отворил дверь в гостиную Старого Боба. Мы увидели Даму в черном, точнее, лишь ее силуэт, потому что в комнату только начал пробиваться первый свет дня. Матильда стояла, прислонившись к стене у окна, выходившего во двор. При нашем появлении она не пошевелилась, но почти сразу заговорила настолько изменившимся голосом, что я его даже не узнал:

– Зачем вы пришли? Я видела, как вы шли по двору. Со двора вы не выходили. Вам все известно. Чего вы хотите? – И с бесконечным страданием в голосе добавила: – Вы же поклялись ничего не видеть.

Рультабийль подошел к Даме в черном и с почтением взял ее за руку:

– Пойдемте, матушка, – сказал он, и эти простые слова прозвучали мягко и в то же время настойчиво. – Пойдемте же, пойдемте!

И он увлек ее за собой. Она не сопротивлялась. Едва он взял ее за руку, как мне показалось, что она готова повиноваться ему во всем. Однако когда он подвел ее к двери роковой комнаты, она попятилась и простонала:

– Только не сюда!

Чтобы не упасть, ей пришлось опереться о стену. Рультабийль подергал за ручку. Дверь была заперта. Он позвал Бернье; тот по его приказу отпер дверь и тут же исчез или, точнее, сбежал.

Приоткрыв дверь, мы заглянули в комнату. Что за вид! Беспорядок там царил невообразимый. Кровавый свет зари, проникавший сквозь широкие бойницы, придавал этому беспорядку еще более зловещий оттенок. Какое освещение для комнаты, где произошло убийство! Сколько крови на стенах, на полу и мебели! Кровавого света восходящего солнца и крови человека, которого Тоби увез неизвестно куда в мешке из-под картошки… Столы, кресла, стулья – все было перевернуто. Простыни, за которые, по-видимому, в агонии схватился преступник, были наполовину стянуты с постели на пол, и на белом полотне отчетливо виднелся отпечаток окровавленной руки. Мы вошли, поддерживая Даму в черном, которая, казалось, вот-вот лишится чувств; нежно и просительно Рультабийль повторил: «Нужно, матушка! Нужно!» Я поставил перевернутое кресло на ножки, он усадил ее и принялся расспрашивать. Она отвечала односложно, а то и просто кивала головой или делала жест рукою. Я видел, что по мере того, как она отвечала, Рультабийль становился все более встревоженным, огорченным и растерянным; он пробовал успокоиться, но тщетно. Обращаясь к Даме в черном на «ты», репортер, чтобы ободрить ее, снова повторил: «Матушка! Матушка!», но она совсем пала духом и протянула к нему руки; они крепко обнялись, и это ее немного оживило. Затем она вдруг разрыдалась, как бы облегчая тем самым давивший на нее тяжкий груз. Я хотел было уйти, но они оба меня удержали, и я понял, что им не хочется оставаться одним в этой кровавой комнате. Матильда тихо проговорила:

– Избавились…

Рультабийль бросился перед нею на колени и стал умолять:

– Чтобы убедиться в этом, матушка, ты должна мне рассказать все, что произошло, все, что ты видела.