Духи Ориша

Продолжая свой танец, Бартоло не видел никаких противоречий: действительно, те, кого капоэйра интересует лишь как средство самозащиты — а зачастую и нападения, причём далеко не всегда с добрыми намерениями, — сами поймут, что им не нужны подобного рода испытания. Здесь требуется отдать все свои силы ради постижения внутренней сути Искусства. Те же, кто полностью и всецело отдаётся музыке, смогут постичь совершенства духа, равного такому у Ориша.

И какие возможности для совершенствования тела это откроет!

От осознания открывшейся перед ним поразительной перспективы у Бартоло закружилась голова, и он с жадностью набросился на всё новые и новые знания о нормах и устоях кандомбле, которые исходили в последние часы от местре Мауро и служителей культа. Он чувствовал себя так, будто близок к откровению.

Бартоло потерял счёт времени, сосредоточившись лишь на собственной жинге. Выполняя её и прочие действия, он старался не тратить ни единого лишнего эрга, одновременно расслабляя все мышцы, не задействованные в движении. Его сознание будто отступило на задний план, дав волю мышцам самостоятельно выполнить стоящую перед ними задачу, непосильную для любого простого смертного.

Баба-кекерэ, чья длинная, костлявая фигура терялась в складках мантии цвета мороженого — о, с каким удовольствием Бартоло съел бы сейчас стаканчик! — периодически отдавал тому или иному танцору приказ: уйти. Те молча подчинялись его нетерпеливым жестам. Бартоло не обращал на них внимания, слушая лишь музыку, которая стала для него движением, а движение, текущее вдоль тела — смыслом всей жизни.

Внезапно всё стихло. Бартоло, даже не успев осмотреться, с удивлением заметил, что его ноги, словно обретя собственное сознание, остановились. Бросив полный отчаяния взгляд на баба-кекерэ, он ощутил прилив радости и свежих сил: всё было в порядке, просто танец закончился. Повинуясь приказу жреца, оставшиеся танцоры приблизились к нему, в то время как присутствующие, включая и музыкантов, отступили в чащу, где на одной из полян их ожидали выпивка и угощение. Кроме баба-кекерэ и десятка юношей остались лишь их местре.

— Все готовы одеть рукавицы? — Местре Мауро научил Бартоло, как отвечать на подобный вопрос, и он, пренебрежительно улыбнувшись, протянул руки вперёд. Остальные юноши поступили точно так же. Их местре, не делая разницы между своими учениками и чужими, приблизились, чтобы положить начало второму испытанию. Как только местре с наполовину седыми курчавыми волосами, удивительным образом контрастирующими с его тёмной, как старый ботинок, сморщенной кожей, натянул на предплечья Бартоло краги из пальмовых листьев, тот, как положено, поблагодарил его.

— Спасибо за рукавицы, местре Лазарь.

— Чтоб твои руки не мёрзли, парень. — Лицо местре было невозмутимым, как ясное весеннее небо.

Действительно, мёрзнуть Бартоло не пришлось. Каждое мгновение он ощущал жгучую боль, исходящую из-под краг, где, как ему было известно, ползали бесчисленные рыжие муравьи. Эти насекомые, отличавшиеся большими размерами и лютой злобой, способны съесть человека заживо, если им предоставить такую возможность. С течением времени старые укусы дополнялись новыми, и боль только усиливалась.

Он бросил пару нетерпеливых взглядов по сторонам. Правилами не запрещалось ни сидеть, ни стоять — и большинство юношей пользовались этим правом, — нельзя было лишь снимать или стряхивать краги, распугивая муравьёв. Наоборот, испытуемый всем своим видом должен был показывать, насколько ему приятно и удобно носить предмет гардероба, подаренный местре. Бартоло, счастливо улыбаясь, сидел в тени фернамбукового дерева и молча смотрел в пространство. Перед его глазами проплывали неведомые страны, в которых происходили устрашающие, наполненные тревогой события — и всегда кризис разрешался вмешательством героя, неизменно похожего на Бартоло внешне.

Первый юноша выбыл достаточно быстро. То был один из тех, кто предпочёл потакать боли и прыгать и трястись вместо того, чтобы полностью подчиниться ей, бесследно исчезнуть в её пламени. Вскоре, один за другим, ещё несколько человек вскочили и, ругаясь, сорвали с себя пальмовые листья. Наконец, когда Бартоло уже совершенно смирился с тем, что ему придётся расстаться с искусанными и опухшими руками, баба-кекерэ поднял вверх обе ладони, розовые на чёрно-коричневом фоне, и произнёс несколько слов на языке йоруба. Судя по тому, что все сняли листья, испытание подошло к концу. Кроме Бартоло, осталось лишь двое ребят — этим троим предстояло пройти через самые тяжёлые и нечеловеческие нагрузки.

Баба-кекерэ отвёл их в бревенчатую хижину, запираемую снаружи, в которой они могли воспользоваться лежащими на полу циновками для того, чтобы отдохнуть. Едва ли их стоило упрашивать: практически тотчас же все трое уснули.