Духи весны. Рассказы

Мы много гуляли по городу. Мосты и острова, эскалатор под Невой («мы сначала пройдем по мосту, а потом поедем обратно») дождь, трубы и темень панельных окраин, карусели на детских площадках… И, впервые в моей жизни бродили держась за руки, это было очень ценно, и я так плакала, когда ты лишил меня этого счастья.

Нам было опять по 15, ты был моим Ромео, и нас с тобой хотели разлучить злые семьи. Наши взрослые семьи.

Иногда мы расставались, отталкивались, хотели забыть, разорвать, но потом опять встречались. "Мне очень тебя не хватало " — " Мне тоже".

В моих одиноких путешествиях я словно была — с тобой. Помню, как мы прощались перед моим отъездом. "Поцелуй меня, я буду это помнить десять дней", — и ты крепко поцеловал меня в губы, а потом я побежала, счастливая, через Елагин, и увидела волшебное дерево — помнишь, я тебе про него тогда рассказала?

Моря, города, горы и равнины Европы и Азии. "Душа моя, я иду по морю, по колено в воде, мое черное платье намокло" — "я остановил машину и говорю с тобой". Ты был со мной даже тогда, когда я рыдала от твоего "Не люблю" на очень синем море. Я бродила по пляжу, видела счастливые пары, и представляла, что ты встретил «ту самую» и счастлив с ней где-нибудь на Бали, куда ты так хотел сбежать.

Прости, но сейчас я не верю в то — «не люблю».

Мы разговаривали на английском, ты — бегло с ужасными ошибками — я медленней. Потом ты признался, что учил язык — ради меня. Я помню, как ты позвонил мне перед встречей: «Я скажу тебе сейчас все по делу, а то я как тебя увижу, то все забываю».

Когда я призналась тебе в любви, я точно знала — что буду любить тебя вечно.

Похоже, в этом я тебя убедила. И когда, спустя долгое время, после нашего окончательного расставания, ты узнал, что мы стали соседями — ты подумал, что я переехала ради тебя, чтобы дышать с тобой одним воздухом и проходить мимо твоего дома — я ведь даже не настаивала на встрече. А я… жила с другим, очень любимым — мужчиной, и так же смотрела ему в глаза, и мы много смеялись … особенно над тобой.

Спасибо, что ты есть. Ты — мое личное кольцо Соломона. Теперь я знаю, что и моя последняя любовь — вовсе не последняя. Настанет весна, или осень, и я посмотрю с той же невозможной нежностью на другого — любимого человека.

Смерть матери

Я вошла в прихожую. Дверь в тесный туалет была открыта. Мать, точнее ее тело, сидело в пижаме, на полу рядом с унитазом, одна рука лежала на унитазе, как будто слегка обнимая его, голова была запрокинута вбок.

«И ни скорая ни милиция и не подумала ее достать оттуда», — констатировала я, посмотрев на отца — он уже плохо ходил и явно был не в силах вытащить тело.

В квартиру вошла тетя, сестра отца — она практически единственная была вхожа к моей нелюдимой «родовой» семье. Мы решили вытащить тело вдвоем, труповозка могла приехать и через несколько часов. «Да и некрасиво, неэстетичная смерть, Нике (так я называла мать с детства) все вот это вот явно не нравится», — подумала я. Мать умирала долго, мучительно и неприятно, а тут еще такая развязка…

Мы с тетей взяли тело матери с двух сторон и стали перетаскивать его на простыню, расстеленную в коридоре. Тело было тяжелым, ноги, за которые я держалась — уже прохладные. Ногти на ногах сильно отрасли. Я помнила эти ноги еще с тех давних пор, когда она любила носить открытые босоножки на высоких каблуках. С трудом удалось перетащить тело на простыню. Потом за края простыни мы перетянули мать в комнату и накрыли одеялом. Тетка завязала ей косынку под подбородком, чтобы не открывался рот и закрыла глаза.

Потом мы сходили за водкой. Сели на кухне ужинать и пить — втроем. Из морга еще не приезжали.

Надо было озвучить главное.

«Я по кладбищам не хожу и ходить не буду. Это плохое место. А кроме меня — уже некому. И я знаю и чувствую, что лучший способ отпустить душу от тела — тело сжечь и прах развеять, точнее отправить в реку. И сделать это надо на любимых местах ее юности, про которые она всю жизнь вспоминала — на канале Грибоедова. Ей и нам так будет легче, да и это красиво — такую смерть надо завершить легким и прекрасным», — сказала я. Думала, возражать будут — бабушку, их мать — хоронили «по правилам». Но нет. Отец сам говорил, что «развеяться» хочет, хотя раньше я считала это злой шуткой. И тетя, основная забота о дальнейшем ложилась и на нее, — тоже не возражала, ей так было легче.

Прощались с матерью в морге. Приехал и любимый племянник матери. Все были спокойны и рассудительны. Загримированная мать выглядела чужой востроносой старушкой. Цветы: розовые лилии, белые розы и красные гвоздики, мы их красиво положили в гроб, туда же — бусики, которые я привезла матери с Бали.

Подумалось — как только я отпустила все, связанное с матерью (а это было очень сложно), и она вскорости ушла… Но я еще успела в последние месяцы ее жизни покупать ей цветы и приносить книги.