Духов день

…А вот идет парень и, кажется, что сейчас остановится, обернется, но он вдруг убыстряет шаги и скоро вовсе скрывается в тумане.

Ирина Павловна Салимонова спит. Крепко спит, ведь и ей нужны силы, чтобы дожить до очередного праздника Победы.

Белые голуби

Васильевна из того поколения, что народилось в середине тридцатых годов и в войну вошло уже с памятью о враз оскудевшей жизни заштатного деревянного сибирского городка, где по улицам и улочкам бродили коровы, а в огородах произрастали картошка и вся овощная мелочь. И, казалось бы, всего этого должно было хватать на прокорм местного народишка, но не хватало, так как от каждого дома власть требовала сдачи государству большей части огородного и стаечного урожая. И народишко сдавал безропотно, понимая, что бившихся на фронтах солдатиков надо кормить, иначе и ружье не смогут поднять, не то чтобы вставать грудью на сытого ворога, скопившего силы для главного удара против молодой еще Страны Советов. Потому и запомнила подтянутые голодом животы – и свой собственный, и сверстников, с которыми пересекалась на улице. На улицу же неудержимо манили: с наступившей зимой – первый укладистый снег, с весенними раскатистыми ручьями – возможность запускать вырезанные из древесной коры кораблики, а с летним теплом – первые грибы: сыроежки, маслята, подберезовики, а там и ягода-голубица, прозываемая в народе «синей». И, конечно же, походы ватагой на речку Курзанку, в остатние деньки умирающего августовского лета – черемуха, боярка, поречка.

Хотя и тут надо бы заметить, что для улицы у ребятни времени оставалось мало: большая часть домашней работенки была переложена матерями на плечи тогдашних мальчишек и девчонок, взрослеющих в те ненастные для страны годы с невероятной быстротой и настырностью. И спрашивали матери с ребятни со всей строгостью, выражающейся в, может быть, излишней требовательности, а порой и подзатыльниках, которые отпускались с легкостью и от которых увернуться не было никакой возможности. Нередко за ребятней приглядывали живые еще в иных семьях бабушки, а эти и вовсе спуску не давали, правда, и жалели внуков.

Надо отметить и то, что в таких семьях ребятне жилось полегче и посытнее, так как старики лучше от себя оторвут, чем дадут внучатам голодать.

Васильевна часто как бы заглядывает внутрь себя, цепляясь памятью за дорогие сердцу воспоминания. Воспоминания те становятся почти физически осязаемыми и приближенными на целых шестьдесят лет, что пронеслись с водами речки Курзанки с невероятной быстротечностью, по которым прокатилась она с горки, именуемой жизнью, оказавшись у самого ее подножия. Инерция движения еще сохранилась, но явью неотвратной пришло и осознание: и инерция вот-вот кончится, после чего последует остановка. Полная остановка. Тогда уж – все, конец. И понесут Васильевну наперед ногами на ближайший погост, где давно упокоили свои косточки бабушка с дедушкой, мать Пелагея Димитриевна, отец Василий Прокопьевич и прочие близкие ей единокровные люди.

Э-эх, не вернуть прошлое, не оказаться вдруг в молодых летах, не изойти в крике от боли, когда на свет нарождается твой первенец-дитятя, и не порадоваться его неумелым еще шажкам, словам малоосмысленным, но возвещающим о складывающемся характере будущего человека.

Э-эх…

Васильевна вздыхает, машинально осматривается по сторонам, желая удостовериться, что никто из окружающих не приметил ее, будто омертвелого, лица, устремленного в одну точку остановившегося взгляда человека, углубленного в собственные мысли.

«Ну и ладно, – думает про себя. – Кому какое до меня дело, у каждого свои болячки…»

У каждого здесь в комитете солдатских матерей, председателем коего она была избрана лет десять назад, и вправду свои болячки. Приходят сюда женщины для одного – обнажить те свои болячки, а уж она, Васильевна то есть, должна принять какое-то решение, куда-то сходить, о чем-то в каких-то кабинетах чиновников местной власти похлопотать, а иначе для чего ж она здесь поставлена?

И Васильевна ходит. У кого-то без вести пропал сын в Чечне и убитая горем мать который год не может достучаться до военного ведомства, чтобы иметь точное представление о месте его пребывания, а может быть, и о смерти. У кого-то хотят отправить больного сына в армию. У вовсе молодой вдовы той же чеченской войны нет жилья.

– Василевна, – просит с мольбой в голосе иная, – похлопочи, голуба, о сынке-то моем. Может, живой сынок-то, кровинушка моя ненаглядная, голодный-холодный, может, ждет не дождется мамкиной весточки… А?.. Похлопочи…

– Василевна, – стонет другая, – ведь в прошлую комиссию в военкомате сына-то моего, Андрюшку, забраковали, а ныне поставили в больничной карте, мол, годен для службы – и все тут. Разберись-ка… А какой он служака, если сердечник. Сгинет ведь не за грош…