Духов день

  Дергалась в раскаленной певческой глотке мочечка язычка.

  Любовь Андреевна с крахмальным хрустом подобрала парчовые юбки, встала на колени перед креслом Кавалера, вжала лоб в промежность юноши, затрясла мочалом фальшивых волос, копила слюну, ртом работала в потной мотне.

  Один за другим потухали оптические стекла в зале, фальшивили смычки и свечи.

  Кавалер дрогнул горлом, закрыл глаза. Обмякли кулаки на львиных подлокотниках.

  Любовь отерла рот от белесого и соленого.

  Как шаловливая девочка, старуха села на полу. Поиграла туфелькой на ковре. Щипнула кишмиш, как ящерка.

  Зажевала ягодки, пополз по подбородку вкось кисло-сладкий сок. Любовь промакнула сухим запястьем пенистую красноту с угла губ.

  Глубоко облизнула от сладкого мизинец и сказала, будто по книге прочла:

  - Каирский судья Ибн-Халдон, триста лет назад писал, что в Индии водились умельцы: покажут на человека пальцем, он икнет, посинеет - и замертво валится. Осмотрят мертвеца - ребра нетронуты, а сердца в грудине нет. И вены малые и большие красными ниточками перевязаны, чтобы не кровили. Угадай, детонька, где сердце?

  - Знать и не было его. - ответил Кавалер.

  - Было, да колдуну под ноготь вытекло. Весело тебе, маленький?

  - Весело.

  Комедианты в муслине и кисее раскланялись, пал с колосников складками ветхий бархат занавеса, волнами коробилась безвкусная роспись - белые колонны усадебного дома, круглые липы, лебеди на пруду, бараньи облака.

  Старший брат вошел, хлопнул дверью ложи, спросил:

  - По нраву ли вам пиеса?

  - Отменно, - ответила старуха, подала ему руку - старший помог ей подняться на ноги.

  Кавалер восковым комом оплыл в кресле. Одна за другой подламывались, прогорая, вялые свечи в чашках шандалов.

  - Видите рисунок на занавеси. - без чинов указала пальцем старуха - с моего подмосковного дома малевали. Места живописные, торфяные болота окрест, осушать дорого, да и жалко, там клюква родится и мох кровохлебка. Надеюсь, нынче летом Бог пронесет, не зтронет угодья низовой пал.

  Давно хотела продавать имение. Но раздумала. Теперь мне выпало дело молодое, приданое расточать грешно до обручения.

  - Верно, Любовь Андреевна, - густо смеялся старший брат, окунул было руку во фруктовую вазу, но отдернул тут же - Экая дрянь у вас тут... Все сгнило. И плесень. Лакея прибью. Дармоед!

  - Никто честно работать не хочет, - поддакнула Любовь Андреевна. - Рабы нерадивы.

  Кавалер кое-как поднялся, отвернулся от брата, голубой полой прикрыл расхристанную прорешку на панталонах, скомканную сорочку под живот запихнул. Слушал вполуха беседу.

  - Какое же из имений ваших на занавесе изображено? - спросил старший брат.

  - За Пресненской заставой, у Москвы-реки, прозвание усадьбе Студенец. - старуха улыбнулась, - Там воздух живительный, хвойный. Пруды утиные-живорыбные с кувшинками и пристанью. Оранжереи, не хуже ваших. Сад по французским образцам разбит. Вот что: в четверг я за вашим младшим бричку пришлю, пусть погостит у меня, обвыкнется, а вы в субботу приедете. Там и дарственную на имущество подпишем. Ты слышишь, детонька, ты сделаешь? - дернула старуха за локоть Кавалера.

  - Все подпишу, - ответил Кавалер.- Только отстаньте.

  - Золотые слова! - обрадовался старший брат. - В субботу с утречка ожидайте. Я заеду. Иконой благословлю, я же теперь нашему жениху заместо родного батюшки. Ты только дарственную подпиши, пожалуй. А я тебя ой как полюблю, Кавалерушка, хоть ты и сволочь!

  Со скрипом опускались на цепях ярусные люстры Оперного дома, служители собирали в корзины огарки.

  Опустел оперный дом. Баба заметала жесткими прутьями в проход меж господских кресел грушевые ошурки, огрызки, случайные любовные записки и осморканные платки.

  - Послушный мальчик. Хорошо, - старуха продела обе руки кренделями под локотки братьев - младшего слева, старшего - справа подцепила.

  Мужчины на лестнице конфузились, придерживали шпаги, - во весь проем шелестели душные старухины юбки, пышные, как при веселой царице Елисавете.

  Поднялись по заплеванным мосткам на сцену оперного дома. К обтерханному занавесу с пейзажем.

  За кулисами шевелилась, ерошила сквозняки шелковая шкатулочная тьма.

  Старуха заворочала черствой головой в парике с розами и барбарисом, принюхалась, уронила бумажный цветок из фальшивого шиньона.

  - Чем так пахнет? Смолкой вроде. Тленно, вонько? Не чуете, господа?

  - Липы в Замоскворечье отцвели давно. Разве хлеб ночной пекут, - вежливо пожал плечами старший брат. - Или горит где-то.

  - Ин ладно, не берите в голову. Вот мы и дома. - старуха с трескои накрест распахнула полы занавеса -

  и за нарисованной открылась усадьба каменная в садах на Пресне за ручьем Студенец.

  Прохлада. Рябь. Голландские пруды. Липовая аллея. Чугунные ворота с вязью и коваными засовами. Черемуха, жасмин, сирень персидская, белые горбатые мостики, квадратные насыпные острова с колоннами и беседками.

  - Добро пожаловать. - с улыбкой молвила Любовь.

  + + +