Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

Всякий странник, застигнутый сумерками вдали от постоялого двора, бывал приветливо принят в ее доме. Сердечное гостеприимство хозяйки простиралось на все сословия, и я мог надеяться обрести приют в ее доме, оставаясь неузнанным. Добровольное заточение, в котором она жила, печаль, сопутствовавшая ей во всем, скорбная судьба этой дамы и в особенности внезапное, непостижимое исчезновение ее супруга вызывали во мне самое живое сочувствие. Мучительная неизвестность, в которой я пребывал, принуждала меня радоваться любой встрече, но особенно рад я был встрече с теми, кто пережил нечто подобное, возможно, был гоним той же судьбой и вынашивал, как и я, замыслы, порожденные сходным расположением духа.

Мы доехали до места, где дорога делала развилку. Один из путей вел к деревне, где жил мой спутник, но до нее предстояло ехать целую ночь; другой путь вел к замку. Мой конь выбился из сил, я тоже чувствовал себя усталым, к тому же любопытство мое было разожжено. Я выбрал второй путь. Напоследок мне было сказано, что далее дорога не разветвляется и потому заблудиться я не мог. Уже начало смеркаться, но солнце еще не зашло, и потому я был уверен, что успею засветло.

В скором времени завидел я вдали башни замка, величественно проступавшие сквозь вечернюю дымку. Затем увидел я и самый замок, поразивший меня своим величием. Казалось, там обитал некий сластолюбец, который пожелал возбудить свои пресыщенные чувства прелестями сельской жизни.

Вокруг, как радующее глаз обрамление, был разбит сад, через который тропа вела к замку. Замысел устроителя не бросался в глаза, поскольку искусство намеренно таилось под простотой планировки, но тем отчетливей можно было понять, какая изысканная ученость и утонченный вкус действовали здесь рука об руку с природой. Нежная, искрящаяся зелень плюща искусно вплеталась в более темную зелень травы, лиственные деревья разных видов выделялись по контрасту или сливались друг с другом за счет плавных переходов различных оттенков, разнообразные краски сочетались или разделялись столь затейливо, что едва возможно было обнаружить замысел, которому здесь все подчинялось. С тайной радостью чувствовал я повсюду присутствие родственной мне души, к которой уже заранее испытывал симпатию.

По мере того как я приближался к замку, дорожки становились все прямей, группы деревьев упорядоченней и дикая красота прогулочных аллей, где наедине с природой усталые чувства могли отдаться ей без остатка, незаметно подчинялась власти гармонии и искусства, и под конец вы с удивлением оказывались в роскошном цветнике. Тут были прекрасные статуи, которые показались бы живыми, если бы не отсутствие в них дыхания. Они словно бы явились сюда, чтобы в сумерках освежиться, наслаждаясь ароматом померанцевых деревьев. Все аллеи сада сходились здесь, подобно лучам огромной звезды, открывая для обозрения затейливо построенные павильоны и беседки, в густеющих сумерках чарующие глаз своей роскошью. Все свидетельствовало о богатстве владелицы, но еще более — об умении его правильно употреблять. Казалось, некая добрая фея истощила здесь все свое волшебство, чтобы доказать возможность рая на земле.

Замок на заднем плане довершала роскошь парка, простого и обширного, без особых декоративных ухищрений. Перед ним находился обширный газон, который огибали две полукруглые дорожки. Наверх вела широкая каменная лестница.

Парадиз[163], однако, был пуст, — казалось, все вокруг вымерло. Птицы умолкли одна за другой, одинокая синица тенькнула в зарослях, прошуршала в траве маленькая змейка, ветер прошелестел листвой — все в природе замерло, ни звука, ни человеческих шагов. Я спешился, лошадь моя осталась на площадке перед замком и ржала, просясь в конюшню, но никто не вышел нам навстречу. Я поднялся по ступеням, открыл дверь: ни звука в прихожей, в пустом зале я мог слышать лишь собственные шаги.

Ободрившись, я поднялся по алебастровой лестнице, пересек несколько комнат, восхищаясь их пышным убранством, но не встретил никого. И вдруг наконец отворилась одна из дверей, показался одетый в черное слуга, но он не заметил меня. Я заговорил с ним, но он, казалось, ничего не слышал и, прежде чем я оправился от смущения, скрылся из виду.

— Господи помилуй, Карлос! — воскликнул я громко. — Ты многое успел пережить, но ничего подобного тебе еще не доводилось испытывать!

С этими словами я приблизился к двери, через которую только что вышел слуга, и отворил ее. Передо мной была темная комната, освещенная всего двумя свечами. У распятия, преклонив колени, стояла закутанная в черное дама. Как только я вошел, она оглянулась и сделала мне знак оставаться на месте.