Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

Мы принялись строить предположения. Разумеется, мы догадались, что это наверняка связано с событиями на празднестве. Я стал отчаянно ругаться, а граф С—и, который вскоре снова обрел свое обычное расположение духа, принялся хохотать, что разгорячило меня еще более. Его равнодушие не успокоило меня, я начал опасаться за нашу жизнь. Я достал пистолеты, проверил порох на полке[220], взвел курок и, после того как привел все в наилучшую готовность, хотел уже выскользнуть из двери, чтобы разбудить слуг.

Но С—и с улыбкой остановил меня.

— Что вы так распалились? — спросил он. — Клянусь жизнью, они затеяли какую-нибудь невинную шутку. Не портите же удовольствие беднягам и позабавьтесь над ними так же, как и я.

Последствия показали, что он был прав. Через несколько минут послышалась ночная музыка под окном, приятность которой раскрыла нам ее значение. Если бы я умирал или меня душили рыдания, то и тогда не смог бы я удержаться от смеха. Это нельзя было назвать симфонией, но, несомненно, все инструменты звучали в самых ужасных тонах, сопровождая некое подобие хора. Насколько удалось различить, ядро оркестра составляли пастушеские рожки. Можно было представить, с каким усердием в них дули; их дополняли скрипка с одной-единственной струной, ударяя смычком по которой пытались воспроизвести полный аккомпанемент, две или три сторожевых погремушки, одна треснувшая труба, маленький барабан, на котором отбивали дробь, и пара осколков стекла, по которым царапали куском железа; не было недостатка и во французских свиристелках, при помощи которых пастухи сзывают скот и услышав которые вблизи всегда рискуешь оглохнуть. Многие инструменты звучали незнакомо, либо я не мог отчетливо вычленить их из общей мелодии. Но в целом можно было и мертвого пробудить, а живых со слабыми нервами приблизить к могиле.

Некоторое время мы совершенно искренне забавлялись, наконец граф достал маленький пистолет, набил его порохом, вытащил пулю и пальнул поверх голов. Прогремел оглушительный выстрел, и в сей же момент музыка прекратилась. Молодые люди, которые от радости по поводу своей затеи еще не пришли в себя и не задумывались, к каким серьезным последствиям может она привести, не стали исполнять серенаду до конца и ретировались, предоставив нас самим себе.

Граф продолжал хохотать. Я тоже заразился его веселым настроением.

— Если бы мы только сумели увести девушек из-под носа у здешних парней! О, я бы многое за это отдал, — сказал граф.

Я был от всей души согласен с его мнением — ничего более не могло бы мне прийтись по вкусу. Гнев, вызванный обстоятельствами, разделил нас; но помыслы о возмездии, благодаря тем же обстоятельствам, объединили нас вновь. Мы поразмыслили над планом мести и вскоре уже знали, что предпринять.

Сначала все шло как нельзя лучше, однако развязка оказалась более печальной, чем мы предполагали. На следующий вечер снова был праздник и танцы. Весь день старались мы подготовить жителей деревни надлежащим образом ради осуществления нашего замысла. Мы были кротки как овечки, само воплощение доброты и снисходительности. Мы гуляли по деревне, не обращая вниманий на девушек, — по крайней мере, ни одна из них не могла похвастать нашим предпочтением; мы шутили с молодыми крестьянами, вели серьезные беседы со стариками, были учтивы с матерями и сдержанно-вежливы с их дочерьми. Это послужило тому, что с нами прощались с большей теплотой, чем поначалу здоровались, и закрывали окна не так резко, как поначалу их открывали. Все остались нами довольны, и мы сами нашли все переменившимся. Но огорчение нас не покидало, и в глубине души мы лелеяли планы нашей маленькой мести.

Вечером, на празднике, мы повели себя совсем иначе, чем накануне. Все девушки готовы были танцевать с нами до упаду, но мы словно потеряли способность двигаться. Мы сидели со стариками и рассуждали о сборе винограда, пытались определить направление ветра по движению облаков и предсказать погоду по кваканью лягушек. Ни следа вчерашнего легкомыслия, ни слова о приключении минувшей ночи. Крестьяне забывали от удивления выдыхать табачный дым. Все устремились к нам в беседку. Граф пел и играл на лютне. Я по временам прерывал его рассказами о нашем путешествии. Танцы прекратились, и девушки собрались вокруг нас. Но мы никого из них не хотели больше знать.