Все недоумевали, никому и в голову не пришло, что наше поведение как-то связано с Анеттой и Лючией. Обе нарядились как можно лучше — наверняка их ожидания были сегодня обмануты. Старшая притворилась равнодушной и старалась казаться как можно более раскованной, младшая, однако, чуть не плакала, и чем больше веселилась ее сестра, как если бы весь свет покатывался со смеху, тем чаще доставала младшая носовой платок из кармана. Мы не настолько были увлечены разговором, чтобы упустить хоть малейшее из этих обстоятельств. То и дело наши взгляды встречались со взглядами раздосадованных красоток. Но наши закаленные сердца не дрогнули, и сегодня девушки возвратились домой одни, нас же провожала до порога почти вся деревня, жители которой уже готовы были нас обожествлять.
Оказавшись наконец у себя в комнате, мы безудержно расхохотались. Мы поздравили друг друга, восхищаясь взаимно нашим умением разыгрывать спектакли, льстить и притворяться; однако каждый желал втайне видеть чужую возлюбленную охладевшей и не брал на веру ни одного услышанного слова. Конечно, мы были уверены, что сегодня, разодетые и выбритые, произвели большее впечатление, чем вчера, в домашних туфлях и ночном колпаке. Граф хоть и не выглядел в своей униформе столь миловидно, как в белой льняной ночной сорочке, но пуговицы на мундире были начищены до блеска, золотые эполеты сияли, и те, кто был уловлен этим блеском, неизменно пленялись также и цветущим румянцем его щек, и жарким пламенем глаз. Любовь без некоторого тщеславия ненатуральна и нередко порождается им. Если уж нельзя делать притязания непосредственно, тут обретаешь в себе это право. Для женщин, с их богатым воображением, нет ничего невозможного.
На следующее утро в присутствии хозяина мы словно ненароком заговорили о том, как счастливо было бы завершить свою жизнь в таком прелестном месте и посреди таких хороших людей. Хозяин при этом состроил весьма смышленую мину и заверил нас, что склонность наших сердец известна ему более, чем мы предполагаем, и что, если мы желаем жениться на девушках, с которыми в первый же вечер столь быстро завязали знакомство, он сделает все возможное, дабы помочь нам. Они самые богатые невесты в деревне, и каждая должна получить в приданое крестьянский двор. Он заверил нас, что мы уже можем считать дело завершенным, так как он их дядя и крестный и пользуется влиянием в семье.
Я, дивясь его сообразительности, ответил за себя и за графа, что он угадал тайну наших сердец, и пообещал прибегнуть к его помощи сразу же, как только мы уверимся в сердечной склонности к нам этих девушек. Однако для начала, сказал я ему, мы желаем взять в аренду небольшое хозяйство.
К счастью, нашлось два подходящих двора на выбор, и мы выбрали тот, где требовалось меньше усилий. Хозяйство мы вели в расчете на то, что не собираемся здесь долго обосновываться. В наши намерения не входило изнурять себя работой, но доставить себе как можно более удобств. Однако роль рачительных хозяев должна была быть сыграна, а так как мы старались исполнять ее со всяческим усердием, то впали в опасность несколько окрестьяниться. Я не знаю, каковы были наблюдения С—и по поводу меня, но мне его поведение стало наконец казаться именно таковым. С—и легко вживался в любую роль, и характер сельчанина, который он сразу же постиг и к которому привык весьма быстро, стал для него вскоре вполне естественным. Он находил вкус во всех жизненных явлениях и ситуациях и наслаждался при этом с полным умением. Заводя какую-либо привычку, он расставался с нею не прежде, чем она сама уходила, либо по причине переменившихся обстоятельств.
Я же, напротив, не всегда мог натянуть на себя личину того или иного характера. Моя склонность — всегда устремляться душой в прошлое, и настоящий миг в сравнении с минувшими переживаниями, которые казались мне приятными сквозь дымку прожитых лет, всегда наводил на меня скуку. Новое едва ли притягивает меня, но я нахожу в нем удовольствие. Но в человеческой судьбе один миг не похож на другой, судьбы и представления изменчивы, и едва лишь начинаешь постигать новые обстоятельства, как они уже становятся другими.
Поэтому я играл свою роль значительно хуже, чем граф, который безо всяких затруднений выгонял наших овец на пастбище, прикреплял цветы и банты себе на грудь и к шляпе, лежа в тени большой липы, пил свежее молоко, таял от удовольствия, исполняя новую арию на флейте, или, устремив к небу глаза, придумывал трогательнейшие в мире песни. Наше невезение заключалось в том, что стояла поздняя осень и редко можно было обнаружить какой-либо цветок; ни единая человеческая душа не слышала его прекрасную флейту, и вдохновение его, уже окрашенное зимним настроением, необходимо было согревать в кухне у большого очага, чтобы оно способно было породить усладительные стихи, кои навек были потеряны для мира и бессмертия, поскольку им никто не внимал.