Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

— Любезнейший граф, — ответил я ему решительно, хотя весь дрожал. — Твой задумчивый вид, твои оговорки, твои сомнительные приготовления хуже смерти. Раз уж это для меня неминуемо, что медлишь ты и не рассказываешь своему другу все начистоту, вместо того чтобы мучить его смертельными подозрениями? Неужто я кажусь тебе столь жалким и малодушным, чтобы не выйти навстречу даже самому ужасному событию? Видел ли ты когда-либо, чтобы я дрогнул перед лицом опасности?

— Твое пылкое воображение слишком разыгралось, Карлос. Это не смерть и не опасность и не что-либо ужасающее, к чему ты должен себя приготовить. Опасения напрасно раздирают твое чувствительное сердце; тебе предстоит познакомиться с неким событием, для которого у тебя пока еще недостает опыта, чтобы себя к нему приготовить. Пойдем со мной, любимец моей души. Твой друг смешает свои слезы с твоими. На алтаре боли твой друг вновь принесет тебе возвышенную клятву вечной верности. Он готов соединить в себе все, что однажды делало тебя счастливым, хотя ужасная судьба пыталась этому навеки воспротивиться.

Он обнял меня с горячими слезами, поднял с софы и вывел из комнаты. Мы спустились в комнату графа и затем вышли в сад. Оба молчали и почти не дышали. Ночь была холодной и ветреной. Сухая листва шуршала у нас под ногами. Сквозь голые сучья я увидел набухшие влагой облака, несущиеся по небу; лишь изредка проглядывала бледная звезда, все объяли напоенные ароматом сумерки, и туман клочьями висел, сгустившись там и сям на ветвях и вершинах деревьев. Мое холодное сердце почти не билось, созвучное всеобщему оцепенению, — то был ужас смерти. Я уже чувствовал себя в холодной тишине вечного погребения.

Граф повел меня к павильону, который я велел соорудить на месте известного тайного подземелья. Мы подошли к его входу, и граф сказал:

— Знай, Карлос, милый подарок, который я тебе сейчас желаю показать, передал мне Якоб.

— Якоб?! — воскликнул я удивленно.

— Этот человек назвался Якобом и сказал, что ты его хорошо знаешь. Он направлялся со своей супругой в одну из земель на севере, надеялся встретить тебя здесь и задержался на короткое время. Мы с ним тоже старые знакомые, поскольку именно он был тот чужак, который однажды поселился в здешних окрестностях и вскоре исчез, — я тебе о нем рассказывал. При расставанье он попросил: «Передай своему другу, что Союз разрушен и маркиз теперь в безопасности. Смерть дона Бернардо и одного из слуг привлекла всеобщее внимание. На нас напали в нашей святая святых. Лишь немногим удалось спастись».

— О Боже! А Розалия?

— Он ничего о ней не сказал. Не думаю, чтобы ее могло застать сие событие.

— Почему же?

— Сейчас тебе откроется эта тайна, Карлос.

Он отворил дверь павильона. Стены были завешаны черным. Одна-единственная лампада бросала с потолка свой неверный мертвенный свет в зыблющееся пространство. На алтаре в отдаленье мерцали еще две бледные, почти затухающие лампады. Алебастровая урна стояла посредине алтаря. Граф хотел меня удержать, но я бросился к ней. На урне были начертаны два слова: «Сердце Розалии».

* * *

— Будь мужчиной, Карлос, — сказал граф.

— Разве я не мужчина? Разве упал я без чувств к подножию алтаря, подобно женщине? Или оплакиваю я, как дитя, содержимое этой святой для меня урны?

Граф понял, что боль моя была тем сильней, чем менее слез проливал я об утрате. Он обнял меня горячо.

— У тебя есть нежный друг, Карлос, — вздохнул он.

— Я знаю и благодарю тебя за этот знак твоей любви ко мне. Даже сомневаясь в ней, я бы вновь навеки обрел к тебе доверие благодаря такому доказательству. Ты чтишь моих умерших. Тебе я посвятил свою жизнь.

Мы склонили колена пред алтарем молча, не в силах говорить. Наши слезы смешались, принеся нам облегчение. Чувства вновь возвратились к нам. Моя нежная сестра продолжала жить в моем сердце. Я обрел ее там вновь, еще прекрасней, чем прежде. Я наслаждался ее небесной прелестью, ее сладостной любовью, и наслаждение мое было чище, безупречней и ясней, чем прежде. Ничто не мешало более нашей таинственной связи. Где бы я ни был, обнимала она меня своими нежными руками, в каждом дорогом мне предмете находил я ее снова, и каждый представал передо мной в прекрасном розовом сиянии мечты о горнем мире.

* * *

Я не знаю, какая случайность привела графиню в то же самое время в сад. Возможно, ей хотелось развеять свою тоску, которая за ужином столь сильно овладела ею. Она увидела из окна, как мы, взявшись за руки, с необычайной поспешностью шли по садовой аллее. Естественное любопытство заставило ее последовать за нами, она увидела, что мы вошли в павильон и встали на колени пред алтарем. Не понимая, что все это означает, она тоже опустилась на колени. Ее стесненная грудь, казалось, только дожидалась предлога, чтобы во вздохах облегчить нестерпимую боль. Болезненный вздох застывшей у дверей Каролины прервал наше богослужение.

Граф поднялся с колен и испуганно обернулся. Его жена стояла за ним на коленях, от слабости опираясь на руки. Он поспешил ей на помощь и поднял ее.