Духовка

До полуночи, до наступления 30 ноября оставалось минут 10. Двое первокурсников, 17-летних студентов МИРЭА, провожали девушку после праздника посвящения в студенты. Была суббота, сияла Вернадка, полная огня; Андрей Камынин позвонил маме: «Все хорошо, буду дома через час». Они с мамой были хорошими друзьями.

Потом, когда Ольга Камынина — красивая молодая женщина с лицом, про которое обычно говорят «выжженное горем», начнет составлять хронометраж, то поймет, что он звонил ей ровно за две минуты до гибели, до того как ступил на зебру около дома № 33 на проспекте Вернадского.

Им оставалось пройти несколько шагов до тротуара, когда «Порше Кайенн» как-тостранно изменил траекторию и подался влево. Андрей, перелетев через машину, погиб сразу, мгновенно. А Сашу Евтеева машина толкала перед собой еще сто метров, до следующего перехода.

Очевидцы — их оказалось много — говорят, что скорость была не меньше 150 км/ч; экспертиза установила 120.

Если бы машина ехала по прямой, наезда не случилось бы.

III.

Беньямин Хоберт заблокировал двери и сидел, обхватив голову руками и раскачиваясь. Наверное — не верил, пытался сбросить кошмар, очнуться от страшного сна. Очень быстро приехал представитель посольства и забрал его: господин Хоберт, обладатель полного дипломатического иммунитета, не подлежал задержанию.

Машина была исправна. Тормозного пути не обнаружили.

В декабре на одном из немецких форумов появилась версия: едет приличный человек по автобану, под колеса внезапно бросаются двое русских подростков. А дикая страна, что вы хотите. Наверное, в Германии кто-то верит, что проспект Вернадского — автобан, где у водителя нет возможности для маневра, а не одна из центральных трасс Москвы, что подростки не шли по переходу и что, наконец, водитель ехал с положенной скоростью. Впрочем, состояние Хоберта в момент преступления — отдельный вопрос.

IV.

Одни очевидцы утверждают, что господин Хоберт выглядел пьяным, другие — что он походил на «человека в измененном состоянии». Впрочем, это можно списать на шок. В рапорте дознавателя ГИБДД Щукина, встретившегося с Хобертом в воскресенье, написано, что признаков алкогольного опьянения не установлено и Хоберт прошел обследование в неназванной больнице. Так или иначе, но в уголовном деле, которое ведет Следственное управление ГУВД Москвы, факт управления транспортным средством в нетрезвом состояния не фигурирует. (Считаю это уточнение важным; оно корректирует первоначальную медийную версию о пьяном наезде и демонстративном отказе от освидетельствования.)

Потом Ольга (подполковник милиции) узнает, что Хоберта за полтора года его пребывания в Москве задерживали как минимум трижды: за управление в нетрезвом состоянии, за превышение скорости на 50—70 км, за выезд на встречную полосу, отсутствие ОСАГО — и всякий раз Беньямин Томас отказывался от экспертизы, ссылаясь на дипломатическую неприкосновенность.

Красавец, плейбой, спортсмен — как он, должно быть, потешался над «полицейским бессилием».

V.

Должно быть, его — скромного гуманитария, человека, в общем-то, тихой профессии (до Москвы Хоберт работал на Урале, преподавал в языковой школе в Екатеринбурге) — забавлял новый статус. На машине всего лишь литера «Т» (дипломатический техперсонал), а права как у большого. Все при нем — молодость, красота, наверное, и материальная безмятежность (судя по «Порше Кайенну») — а главное, драгоценное, восхитительное чувство правовой свободы и абсолютной неуязвимости. Свободы, которую он никогда не мог бы позволить себе в Германии, да и, пожалуй, ни в одной другой стране. Легко представить: стоит, значит, гаишник, властелин асфальта, хозяин жизни, скрипит зубами, страдает, будто Жженов на заглохшем мотоцикле в «Берегись автомобиля», — а руки коротки. Победительный немец мчится вдаль, «Кайенн» сверкает, жизнь ослепительно хороша.

И все-таки последний инцидент на Лужнецкой набережной — превышение скорости на 69 км, признаки алкогольного опьянения — переполнил лимит правового терпения. 25 октября прошлого года МИД направил в посольство ФРГ ноту о недопустимом поведении господина учителя: доколе? Наверное, в посольстве была какая-то реакция; Хоберта, должно быть, укорили, «провели воспитательную работу». Наверное. Но через месяц случилось «Вернадского, 33».

VI.