Духовка Сильвии Плат

Я молчу. Потому что, с одной стороны, я чертовски рад и доволен сам собой. Но с другой – меня бросает в жар, как только представляю полный зрительный зал и себя на сцене.

– Мы сегодня будем работать над проектом? – интересуюсь я, желая отложить мысли о пьесе до лучшего времени.

– Не переводи тему. Мы не договорили. Ты откажешься от роли? – озабоченно спрашиваешь ты.

– Да что ты так прицепилась к этой роли?

– Потому что я хочу знать!

– А я хочу миллиард долларов на свой счёт, – говорю саркастично, но, видя твоё недовольство, добавляю: – но не все получают желаемое. Жизнь очень редко похожа на канун Рождества.

– А я-то думала, что всегда – на коробку конфет[23], – скептически бормочешь ты.

На минуту повисает неловкая пауза, которую прерываешь ты:

– Может, ты и не веришь мне, но ты здо́рово произнёс тот монолог, словно действительно чувствовал всё то, о чём говорил. И ты будешь круглым дураком, если упустишь такую возможность самовыразиться.

Я верю тебе. Правда. Но меня это не успокаивает.

– Тогда я говорил это только тебе. Мне было спокойно, я был уверен в себе. На сцене я так не смогу.

– Чего ты боишься?

– Что провалюсь, что подвергнусь критике. Вероятно, так, – отвечаю я неуверенно, но предельно честно.

– Не критикуют только тех, кто ничего не говорит, не делает и никем не является, – ты чуть подаёшься вперёд. – Ты же не хочешь быть никем?

Я молчу, некоторое время обдумывая сказанное.

– Я не откажусь от роли. Ладно? И давай больше не будем об этом, хотя бы сегодня. Мне нужно переварить эту мысль.

– Хорошо, мой принц.

Я качаю головой, но ничего на это не отвечаю.

– Я тут подумала, – начинаешь ты, прерывая паузу, – продолжить работу над проектом у тебя.

– Это ещё зачем?

Но ты не успеваешь ответить.

– Сид! – слышится до боли знакомый голос чуть позади.

Я тут же оборачиваюсь и вижу перед собой Синтию Милитант. Она, словно в кокон, запрятана в свою одежду: ни одного голого кусочка кожи, не учитывая, конечно, лица. Последние несколько лет она выглядит именно так.

Ты разительно от неё отличаешься. Хотя, если не вдаваться в детали, у вас многого общего: у обеих светлые волосы, большие глаза и очень светлая кожа.

– Я только узнала, что ты получил роль. Как ты это сделал? Ты ведь не проходил прослушивание.

– Откуда ты знаешь, что я её получил? – отвечаю я удивленно.

– Список висит на дверях актового зала.

Я киваю, опираясь на шкафчики. И как так могло выйти? Я не давал согласия.

– Добро пожаловать в труппу, – поздравляет Милитант, хотя мы с ней давно не друзья и она не обязана быть со мной вежливой.

– А ты кого играешь? – спрашиваешь ты у неё, скрещивая руки на груди.

– Офелию, возлюбленную…

– Спасибо. Я знаю, кто это, – тут же перебиваешь ты.

– Ты в курсе? Завтра начинаем репетиции. В девять.

– Ладно, спасибо, – вежливо отвечаю я, всё еще шокированный этой новостью.

– Увидимся завтра, Сид, – она пересиливает себя, чтобы чуть видно улыбнуться, и уходит.

Ты не прощаешься с ней, вероятно, считаешь это выше своего достоинства. Она мельком глядит на тебя через плечо, но, ничего не говоря, удаляется.

– Она на тебя запала, – подмечаешь ты колко спустя пару секунд.

– Заткнись.

– Точно запала, – повторяешь ты, после чего мы расходимся по своим кабинетам.

* * *

Я: А что бы ты сделала, предложи я тебе, ну скажем, лет через десять выйти за меня замуж?

Ты: Друзья такого друг другу не предлагают… а мы ведь друзья.

Я: Ну так я же чисто гипотетически.

Ты одариваешь меня непонятным взглядом скептицизма.

Ты: Тогда спроси у меня лет через десять.

Я: Думаешь, мы всё еще будем общаться через десять-то лет?

Ты: Что-то мне подсказывает, что ты от меня просто так не отвяжешься.

Минутная пауза.

Ты: А ты не замечал, что почти никто не зовёт меня полным именем?

Я молчу.

Ты: А ведь оно не такое уж и длинное. Это человеческая природа: всё сокращать, убавлять, уменьшать. Укорачивать, укорачивать, укорачивать, пока ничего не останется. А потом создавать новое, с виду совершенное, но абсолютно пустое.

Я: Ты о чём?

Ты: Сложно смотреть на то, как мир катится в тартарары. Ты никогда не задумывался? Люди уничтожают друг друга и сами себя. Модели становятся всё худее, телефоны и ноутбуки всё тоньше, мозг всё меньше, нормы морали и вовсе исчезают. Скоро мы станем совсем прозрачными, а потом от нас вообще ничего не останется.

Я: Даже если это и случится, думаю, мы не доживем.

Усмехаешься.

Ты: Мы уже дожили. Мы по уши в этом дерьме.

Я: И ты тоже?

Ты: Возможно, больше, чем некоторые. Иногда мне и вовсе кажется, что я мертва, настолько я порой ничего не чувствую.

Я: А смотришься порой очень живенько.

Снова усмехаешься.

Я: Вот сейчас и вовсе от живого не отличишь.

Тоже смеюсь.

Ты: Иногда я хорошо притворяюсь. Вообще-то, почти всегда. Встаю утром, надеваю маску заинтересованности в себе и окружающих и чёрную одежду – ношу траур по себе. Кроме меня этого никто не делает – они просто не знают, что я мертва.

Я: Не хочу ни дня носить по тебе траур. Хочу воскресить тебя.

Ты: Что ж, попробуй. Только вряд ли у тебя получится.

Я: А ты не слишком сопротивляйся. Помоги мне помочь тебе.

Молчание.