Скрепя сердце директриса согласилась на безобидный исход дела, включающий клятвенное обещание больше так не делать и работу в библиотеке, которую я заслужила в качестве наказания ещё за ношение красного рюкзака в первую неделю. Позже Брэндон предложил внести поправки о длине юбок и вырезов, за что проголосовали все, кроме меня и Прикли.
Мне пришлось дать им обещание, и это было унизительно. Брэндон победно смотрел на меня. И хоть я и проиграла в этой «битве», я не жалела о том, что сделала.
– Это было сильно, но недостаточно, – заявил Реднер мне вслед в коридоре. Мы покинули собрание последними. – Ты серьёзно надеялась на то, что это что-то изменит?
– Это только начало, Реднер.
– Мы не станем терпеть подобных выходок, – предупредил он, и, приблизившись, уже тише добавил: – Если ты будешь мне мешать, я поставлю вопрос о твоём исключении из совета.
– Плевать я хотела на ваш совет, – процедила я сквозь зубы. – Какой смысл, если никто не слушает?
– А с чего ты взяла, что станут? – удивился он. И вправду, с чего? – Поверь мне, Вёрстайл, я не хочу с тобой воевать. У меня нет на это ни времени, ни желания. Но если продолжишь, то я по-настоящему разозлюсь, и тебе это не понравится.
Я подхожу к нему вплотную.
– Если ко мне не прислушаются, то я продолжу искать лазейки в вашем уставе и, поверь мне, найду их. Их будет так много, что в итоге я подниму на уши всю школу. Если не будет порядка, предлагаемого мной, то я устрою хаос. Так что это тебе не понравится, если я по-настоящему разозлюсь.
То ли от злости, то ли от неприязни ко мне у него на скулах заходили желваки.
– Тебя уничтожат, – предупредил он холодно.
– Или я вас, – ответила я в таком же тоне.
Признаюсь честно, у меня не было другого плана, да и выходку с переодеванием я проделала без особой надежды кардинально что-то изменить. На миг я даже расстроилась, что этот случай не получил большей огласки.
Конечно, я могла продолжить искать несовершенства устава, раздражая тем самым Реднера и весь остальной совет. Но таким образом я бы собственными руками рыла могилу себе и школе Корка, а я не собиралась этого делать. Из-за осознания собственной беспомощности у меня опускались руки.
Всё стало еще хуже, когда началась местная программа под названием «На пользу обществу». Обычно в ней участвуют все ученики средних и старших классов, кроме тех, кто задействован в пьесе. Смысл программы заключается в том, что мы должны помогать в местной больнице, доме престарелых, детском саду, младших классах и ещё чёрт знает где абсолютно бескорыстно. За каждый такой объект отвечал определенный учитель, который и набирал для себя помощников.
Списки распределения вывесили в конце недели на информационной доске у выхода.
– Тебя можно поздравить? – поинтересовался ты, как только я пробралась через толпу других учащихся, желающих узнать, куда их определили.
– Если только ты считаешь свидания со стариками каждый вторник и четверг весёлым занятием.
Я попала в группу мистера Прикли, что означало работу в доме престарелых.
– Поверь, это не худший вариант.
Мы направились к выходу. На улице как никогда ярко светило солнце.
– В том году я оказался в младших классах. Сказать, что это был худший опыт в моей жизни, не сказать ничего, – ты поморщился, в доказательство сказанного. – К тому же кое-что тебе должно льстить.
Я удивленно приподняла брови.
– Тебя выбрал Прикли, а это что-то да значит.
Я хмыкнула, в конце концов смирившись с тем, что могло быть и хуже. Позже я даже нашла в сложившейся ситуации плюс: я смогу вписать этот опыт в анкету при подаче документов в Гарвард. Надеюсь, они оценят. Как же я на это надеюсь!
Местный дом престарелых оказался небольшим старым двухэтажным зданием, каждый угол которого пропах лекарствами, мочой и старостью. Мы приходили туда после уроков, чтобы общаться со стариками и помогать при необходимости, потому что персонала катастрофически не хватало. Днём мы все вместе проводили время в комнате для отдыха, где постояльцы обычно играли в настольные игры или смотрели телевизор. Пожалуй, эта часть моей работы была самой терпимой, так как в эти моменты они могли занимать себя сами.
Поначалу это место меня угнетало, и не потому, что приходилось взбивать им подушки и кормить с ложечки, а просто потому что казалось, будто время там останавливалось, будто я становилась такой же старой и беспомощной. Я не могла смотреть на их морщины, поседевшие волосы и дряблые тела, осознавая, что когда-то тоже стану такой. Во всём моём ближайшем окружении ранее не было никого чуть старше пятидесяти, поэтому такой резкий контраст меня отталкивал и пугал, но я не подавала виду, выполняя все их просьбы, так как испытывала к ним искреннюю жалость.
После досуга в общей комнате наступал ужин, а потом мы помогали старикам добраться в свои палаты. Мне доверили миссис Вайс, серьёзную старушку, по которой невозможно было определить возраст. Я могла бы сказать, что ей лет семьдесят, точно так же как и девяносто.