Духовная традиция восточного христианства

Отцы Церкви четко различали два источника веры: Писание, с одной стороны, и «таинства Церкви, которые мы не находим в Писании»[22], с другой стороны. Если сначала отмечалась необходимость живого устного предания[23], то позже учение отцов было записано и стало «божественным писанием». Такой убежденный «традиционалист», как Иосиф Волоколамский, находит подобное расширение понятия «божественное писание» справедливым: «Мы получили свидетельство Писания, то есть Ветхого Завета и Пророков, Святого Евангелия и Апостолов, а затем и всех писаний, оставленных нам Отцами и Вселенскими Учителями»[24]. Святоотеческое предание соразмерно по своему значению с Писанием, ибо «Отцы писали каждый в свое время для Церкви и подвигаемый Духом Святым»[25].

В результате мы наблюдаем порой преувеличенное почитание духовных писаний[26], страх выразить нечто от себя[27] и непременное стремление ограничиваться только компиляциями «Писаний»[28], ибо чувствуешь себя недостойным прямого вдохновения Духом Святым[29]. Выступая против этих книжнических умонастроений, некоторые авторы вновь стали настаивать на живом предании, которое «предполагает посредничествующее действие Святого Духа, которое может достичь своего полного расцвета и приносить плоды только в Церкви…»[30].

Следовательно, когда говорят о «традиционализме» Восточной Церкви, не следует забывать, что Предание — это «жизнь (Церкви), в которой каждый ее член может участвовать в меру своих способностей; придерживаться преданий означает быть причастным тайнам, откровенным Церкви»[31].

Это живое предание неотделимо от церковной молитвы. В самосознании Церкви догма и культ связаны тесными узами[32]. Ириней утверждает, например, что «наше учение находится в согласии с евхаристией и подтверждаемо евхаристией»[33], а для Феодора Студита «литургия есть представленное в свернутом виде домостроительство спасения»[34].

В этом контексте понятие «отец» принимает значение более широкое, чем в современных «патрологиях». Для духовных авторов «боговдохновенными отцами» являются пустынники и их наследники; из великих творений вселенских учителей наибольший интерес они проявляют к аскетическим трактатам. Тогда становится затруднительным считать эпоху отцов закончившейся. Патерик Sinagoge Павла Евергета является одной из крупных пат–ристических антологий. Хотя по–прежнему древность пользуется особым почитанием, но и «современники» (для него таковыми были Афанасий Синаит, св. Ефимий Младший и другие) также могут считаться отцами при условии обнаружения их святости. Павел Евергет их всех рассматривает как «богоносцев» и относит их слова к богодухновенным Писаниям[35]. Биограф Симеона Нового Богослова говорит о своем герое: «Ёго мысль была подобна мысли Апостолов, ибо Дух Божий говорил его устами, и он наставлял верных своими вдохновенными писаниями»[36].

Христианство и этнические традиции

Некоторые историки прежде всего обращают внимание[37] на тесную связь христианства с иудаизмом[38]. Иные исследуют соприкосновение христианства с предшествовавшей и подготовившей его культурой и цивилизацией или же, напротив, противостоявшими ему[39]. Иных же непосредственно занимают вообще религиозные обряды и верования, чтобы выявить их близость или чуждость христианству[40]. '

Совершенно очевидно, что проблема отношения христианства к предшествовавшим религиозным традициям не исчерпывается параллельным сопоставлением двух «систем», как, впрочем, недостаточно увидеть в религиозном опыте христианских народов плод некоего синкретизма. Тем более нам не хотелось бы говорить об «адаптации» христианства к греческой, сирийской, русской и любой другой среде. Если необходимо это выразить в соответствующем понятии, наиболее приемлемым представляется говорить о постепенном «воплощении» божественной жизни через Христа в Духе в конкретном национальном контексте, внутри различных традиций и умонастроений.

Речь идет о динамическом и нарастающем обожествлении. Глубина, этой христианизации форм и человеческих представлений варьируется в зависимости от глубины духовной жизни тех народов, в которых воплощается христианство.

Несомненно, окажется полезным сопоставление образа мышления иудеев, греков, психологических особенностей умонастроений славян, отношения африканцев к действительности… Однако следует избегать сопоставления «христианства» с философией греков, египтян, славян и других народов, ибо христианская духовная жизнь всецело воплощается во всякой реальности человеческого бытия.

Но это не мешает сопоставлять разновидности «воплощений христианства»: наиболее древнее в иудейской среде, в среде эллинской, армянской, грузинской и так далее. Никто не сомневается в том, что противостояние иудео–христианства и эллинистического христианства в наибольшей степени будет занимать тех, кто пытается выявить характеристические черты духовной традиции христианского Востока.

Иудео–христианский мир