Духовное просветление — прескверная штука

— Ладно, давай честно взглянем на это. Во-первых, ты вряд ли сможешь прорваться через врата без врат в ближайшее время. Есть что-то такое, что лежит на тебе тяжелым грузом? Чувствуешь себя так, будто должна преуспевать и добиваться высоких результатов в этих духовных делах?

— Не знаю. Может быть.

— Как ты думаешь, может ли быть этот дискомфорт связан с тем, что ты не чувствуешь быстрого прогресса?

Сидя выше и немного позади нее я мог заметить только ее кивок, но мне удалось уловить эмоциональность ее реакции. Спрашиваю, как давно она здесь с нами, и она отвечает, что около недели. Я смеюсь.

— Знаешь, в этом путешествии бывают такие моменты, когда уместно нажать на себя — возможно даже так сильно, что это может сломать разум и довести до дурдома.

Она поворачивается и со страхом в глазах смотрит на меня снизу вверх.

— Я бы об этом пока не беспокоился, — заверяю я ее.

— Знаешь, чем я занимался, когда мне было двадцать, Сара?

— Наверное, вы были уже просветленным и учили людей вроде меня, — отвечает она.

Теперь я уже хохочу.

— Сара, когда мне было двадцать, я был полным олухом. Такая умная, красивая, подкованная девушка, как ты, даже не посмотрела бы на меня второй раз. Неглубокий, бестолковый, не знакомый с духовными материями. Просто болтался по жизни. Тот человек, которым я был двадцать лет назад, не нашел бы пути к этому дому, ко всей этой теперешней штуке, он бы ни за что этого не понял даже в самом поверхностном смысле. Ты в своем юном возрасте куда более развита и пробуждена, чем я тогда. Это не значит, что ты станешь совершенно пробужденной к своим тридцати, но кто знает? Никто ничего не знает.

Сара, по всей видимости, верит мне только отчасти.

— Это правда, — подтверждаю я. — Я не интересовался всем этим примерно до тридцати. А до этого... Тебе лучше и не знать.

Теперь она с облегчением улыбается, хотя и слегка шокирована тем, что человек, которого она водрузила на такой высокий пьедестал, на деле оказался далек от идеи безупречности.

— У тебя впереди еще много лет духовных приключений, возможно, много жизней. Попробуй делать один шаг за раз. Даже заглянуть на два шага вперед может быть страшно, понимаешь, о чем я? Дыши глубже, пей больше воды, медитируй почаще. Не принимай ничего близко к сердцу. Тебе не надо карабкаться из ада в рай, ты просто получаешь опыт жизни в теле. Это не зло, это просто жизнь, и когда она закончится, ты умрешь так же легко, как дышишь.

Я уже говорил об этом Саре, но меня не удивляет, что она все еще верит, будто находится не на своем месте и должна искать свое. Легко сказать, что нет никакого состязания, нет победителей и побежденных, но совсем другое — действительно это понять. Это один из тех айсбергов, которые выглядят над водой относительно маленькими и безобидными, но под поверхностью воды скрываются огромные затвердевшие массы, препятствующие продвижению. Я не думаю, что мой треп действительно растопит чей-то айсберг, но, как я говорю с самого начала, моя роль заключается в том, чтобы сидеть и говорить о вещах, о которых я знаю, не привязываясь к результатам. Возможно, я сею семена, возможно, добавляю подпрограммы для запуска их когда-нибудь впоследствии, а может я просто точу лясы в пустыне. Кто знает? Никто ничего не знает.

— Что-нибудь из сказанного показалось тебе разумным? — спрашиваю я ее.

— Да, вроде того, — говорит она. — Мне кажется, я чувствую... не знаю... будто со мной что-то не так, будто я должна продолжать, не знаю...

— Бороться.

— Ага, будто я ничего не могу сделать достаточно хорошо, будто я должна стать этим... как будто я должна полностью очищать себя, искупать что-то, пока не стану... будто я не...

— Ничего не стою?

Она вздыхает:

— Наверное.

— Как будто ты лишняя? Не такая, как другие? Неправильная?

На это она явно реагирует. Неправильная.

— Так ты чувствуешь себя неправильным человеком? Как будто ты ненастоящая? Не такая, как другие люди? Ты, должно быть, все время чувствуешь себя ужасно не к месту, словно неприкаянная. Это так? Ты всегда чувствуешь, словно смотришь откуда-то издалека?

Она кивает и тихо всхлипывает.

— И теперь ты тоже чувствуешь себя не в своей тарелке, потому что все здесь в своей тарелке, кроме тебя, и ты хочешь уйти?

Что-то в ней высвобождается.

— Вся моя жизнь вот такая, — говорит она сквозь слезы и всхлипывания.

— Я вечно лишняя, куда бы ни пошла. Я никуда не вписываюсь. — Она плачет еще сильнее. — Все вписываются... а я никогда... Я не такая, как нормальные люди... Я не знаю, что делать...

Я даю ей минуту-другую, чтобы она хорошенько выплакалась. До этого с ней нет смысла говорить. Я не часто занимаюсь консультациями по личным проблемам, в которую все это превращается, но, черт возьми, почему бы и нет. На самом деле я питаю слабость к этой ее проблеме.

— Круто, — говорю я после того, как она слегка успокоилась. — Очень круто.

— А? — спрашивает она. — Что круто? Почему?

— На самом деле есть две причины.

— Какие? — спрашивает она.