Силуан описывает одного молодого человека, приехавшего с Карпат на Афон. И этот человек сказал: «За мою жизнь я никого не опечалил, не оскорбил». И Силуан, выслушав эти слова, подумал: «Вот, за таких людей Бог хранит землю». Так что внешне пути могут быть разные, не обязательно монашество, но по существу своему другого пути нет: «Если кто хочет спасти душу свою, пусть погубит ее и несет Мой крест» (см.: Ин. 12:25)... Говорить иначе трудно. Так, Господь сказал, что верующий в Него берет крест, добавив: «В мире будете скорбны, но дерзайте: Я победил мир» (Ин. 16:33). Почему все мы будем скорбны в этом мире? — Потому что, когда появляется в нас жажда, чтобы любовь Христа царствовала в мире, мы видим обратное. Весь мир страдает, и любовь Христова в этом мире неизбежно страдает: вместо проявления любви — проявления ненависти, отвержения, унижения человека. Так, есть такое парадоксальное выражение: «Хочешь видеть святых — иди во ад».
Так что внешне можно говорить о множестве путей: на всех путях можно спастись. Но, по существу-то говоря, все-таки путь есть один — это Сам Христос.
— Но старец Силуан обходится без этих понятий!
Исторически есть необходимость в богословских школах, но для жизни в Боге вечном это необязательно. Силуан не получил никакого образования. Однако Бог нашел путь сообщить ему Свою жизнь, ибо состояние, которое дано было жить Силуану, было состояние Самого Христа. Это видно из его слов: «Иное смирение аскетическое: „я хуже всех“, и иное смирение Христово, неописуемое». Люди, изощренные интеллектуально, выразили бы это как релятивное смирение аскетическое и абсолютное смирение Бога. Последнее «неописуемо», его ничем выразить нельзя, но это было реальное состояние, в котором Силуан жил. Он есть действительно дар Божий нашему веку.
У Максима был необычайно острый интеллект и поразительная интуиция. Он защищал исповедание двух воль во Христе — против монофелитства. Надо сказать, что все богословие Отцов и христология шли по линии того, чтобы разобраться, каким образом во Христе Божество могло соединиться с человечеством. Первые четыре Вселенских Собора занимались, главным образом, христологией. Так что, преимущественно, богословие первых веков было христологией. Но можно выражать это богословие словами и не жить как состояние; а можно не выражать и жить его.
Я думаю (да простит мне Бог, что я говорю о себе), мне дал Бог к Силуану глубокое благоговение. Я целовал умом землю, по которой он ходил. И, быть может, поэтому он говорил со мною откровенно о том, что скрывал от других. Но мой ум, если хотите, занимал «среднее место»: то, что я слышал от Силуана, у меня прелагалось в догматическом мышлении. Но, конечно, я не пришел в меру ни Максима, ни Силуана.
Люди спасаются этической жизнью, а не гностической. И когда тот человек говорит: «Я никого не оскорбил за мою жизнь», то это этика, а не гносис. Но прочнее, когда к этой этике присоединяется и догматическое разумение.
Есть у Силуана слово такое: «А кто не любит врагов, спасение того не достоверно». И Маскаль, богослов англиканский, говорит, что о любви к врагам, как Силуан, никто другой не писал: он не имеет себе параллелей.
Господь Сам говорит: «Любите враги и будете подобны и совершенны, как Отец». Любовь к врагам есть уже совершенство Отца. И святые пребывают в этом состоянии. Силуан жил во время коммунистической революции безбожной. Реакцией на гонение, которому подверглась христианская Церковь, был у Силуана великий плач о непознавших Бога. Когда он говорил: «Дай Тебя познать всему миру», туда входили и эти гонители. И если мы перенесем наше сознание в этот план, то он действительно жил совершенной жизнью. Не может человек писать так, как Силуан, если сам не пережил этого: «A кто не любит врагов, спасение того не достоверно».
Храни Вас Господь.
Беседа 19: Как преумножить ревность по Богу [248]