Духовные беседы

Итак, по какому-то непостижимому для меня Промыслу меня толкнуло как бы сильным ветром в монастырь святого Пантелеимона, и там я положил начало своему монашеству. Я узнал Силуана после того, как ему стал известен мой ответ отцу Владимиру на вопрос «Как спасаться?». — «Стой на грани отчаяния, а когда невмоготу, выпей чашку чая». Это слово моего отчаяния убедило Силуана, что мне можно говорить о том, о чем с другими отцами не удавалось. То есть даже отец Трофим — один из лучших отцов, блаженный и, конечно, спасенный, — был прав, когда не хотел выходить за границы покаяния. И большего он не мог понести, и большего он не мог воспринять. Тот уровень, на котором жил блаженный Силуан, или тот горний хребет, по которому он шествовал, служа Богу, стоял много выше уровня, которого достиг отец Трофим при жизни своей на Земле. Так в одном и том же монастыре можно увидеть и высшие степени познания, возможного для человека; и «средние» меры святости (не совершенства, но все-таки святости); и даже — невежество. Пример тому отец Владимир, ученик отца Трофима, — у него, как сказал старец Силуан, было недостаточное понятие о том, что превосходит меру покаяния. И Силуан всю жизнь был как бы «придавленный» в своем монастыре. «Придавленный» — из-за черты, свойственной действительно людям бесстрастным: они подчиняются другим и не пытаются доминировать.

Игумен в своей заботе имеет лиц самого разного духовного возраста. С каждым возрастом он считается: как надо действовать, что можно ожидать, что можно потребовать от человека, врученного ему Божиим Промыслом. Ибо в монастыре должна быть возможность жить для людей всех духовных возрастов: от начала до конца.

Многое встречал я за свою жизнь и на Афоне, и вне Афона. Помните эту икону восхождения грешных людей к Богу? На ней иконографически изображено, как монах достиг ее вершины и рука Господня объемлет его руку, означая, что он «спасен», «достиг совершенства». И эти слова, которые превзошли уровень страстей греховных, для людей непонятны. «Как это такое, зачем?» Люди не выдерживают этого. И можно найти много монастырей, где ставится барьер духовным восхождениям из-за несовершенств руководства игуменского. Если мы в своем сердце допустим мысль, что нам закрыты двери к совершенству, то тогда действительно для многих будет невозможным не погибнуть под тяжестью отчаяния.

Итак, драгоценные мои братья и сестры, ту молитву, которую я предложил вам, [182] богословскую, читайте со всем вашим сердцем, с горячей верою. И тогда вы увидите, что раскрываются двери, которые раньше были закрыты. Вам откроются пути, которые были загромождены препятствиями. Наше положение замечательно тем, что в данных нам условиях мы можем, действительно, строить нашу жизнь, наше спасение, имея такого наставника, как блаженный Силуан.

Монах Ювеналий, о котором я говорил в книге «Видеть Бога», [183] как-то сказал: «Я люблю читать жития святых, как люди из грешных вдруг становятся вечно блаженными, получают дар сыноположения, становятся святыми великими». Так и мы — каждый из нас может сказать: «Грешный я человек, я еще далеко не достиг совершенства, но я буду стараться сделать это в данном мне месте». Я так говорю, не потому что будто бы кто-то из вас колеблется. Нет! Но это есть вечная боязнь за наше спасение: где мы должны быть, как мы можем совершить этот путь?

Наш принцип такой: сохранить евангельские заповеди Христа — это значит победить греховные страсти и достигнуть Божественного бесстрастия. В чем была трудность блаженного Силуана, к ногам которого допустил меня Господь? — Он почитал и действенно уважал каждого человека, но до конца о Боге говорить он не мог, хотя жаждала душа его говорить «о том, о чем знают все небеса», как он пишет в своих записках. [184]

И когда мы стоим перед этими примерами, то возникает вопрос: где взять силу вдохновения, чтобы жить по-христиански? Каким образом, грешное и слабое существо, человек вдруг становится способным говорить о сыноположении?

В Псалтири есть такие слова: «Твой есмь аз, спаси мя» (Пс. 118:94). Когда я произношу эти слова, то я раздвоен. Ибо, обращаясь к Богу: «Твой есмь аз», я говорю сам о себе самом; однако за этим выражением скрыта и другая мысль, недостаточно выраженная: «До тех пор, покамест Ты Сам, Боже, не скажешь: Да, ты — сын Мой: (ср. Пс. 2:7), я не могу быть уверенным в моих словах: „Твой есмь аз...“ Только моих слов не хватает: нужно еще, чтобы Ты свидетельствовал и моей душе, и, если хочешь, кругом меня о том, что я — сын Твой».

Однажды я посетил одного старца, заведовавшего много лет Старым Руссиком, [185] и провел у него в келье немало времени. Он мне поведал о своей жизни и рассказал об одном из видений. Он был болезненным ребенком и не мог нести трудов крестьянской жизни. И действительно, тяжела работа крестьянская. И вот однажды он говорит родителям:

— Отдайте меня в монастырь.

Они отвечают:

— Ну, голубчик, ты не годишься; в монастыре надо работать.

— Но все равно — отдайте меня.