Духовные проповеди и рассуждения

Ах, как свято должен жить человек, которому надлежит достичь этого! Как должен он умереть для всякой суеты, прежде чем это с ним случится! Истинно говорит св. Иоанн: «Блаженны мертвые, которые умирают в Боге!»

Так и ты, о человек, должен отрешиться от всякой заботы и устремления к «тому» или «другому», в особенности от всякой чувственности, — как Бог чист от всего этого. Так и ты, душа стремящаяся, должна быть чиста, если хочешь понять сокровенность божественной тайны. Для этого ты должна отрешиться от всех чувств. Вот как об этом выразился Дионисий, говоря с одним из своих учеников, Тимофеем, после того как был убит св. Павел и о нем зашла речь: «Ах, сердечный друг, неужели не услышим мы больше никогда сладкогласного учителя нашего?» Тогда отвечал ему святой и сказал: «Друг мой Тимофей, мой совет оставить все телесное и идти к Богу. Этого мы не можем сделать иначе как со слепыми глазами и отрешенным чувством». Это не значит, что мы должны иметь обманчивые чувства. Наоборот, пройдя через все чувства и все понимание, должны мы войти в Его сокровенное единство.

В этом смысле увещевает нас Христос, говоря, что мы должны быть совершенны, как совершенен Отец Его небесный в Божественной Своей Природе: Бог, так говорит Он, ближе вам, нежели вы сами себе. А Августин утверждает: душа близка Божественной природе, в которой для нее уничтожаются все вещи. Там станет она из ведающей — неведающей, из волящей — безвольной, из просветленной — темной. Если бы знала она там еще о себе, то чувствовала бы это как несовершенство; если бы знала еще о Боге, то чувствовала бы это как несовершенство. Она должна вобрать в себя непостижимую сущность по ту сторону всякого познания, через благодать, как Отец — через природу Свою. Сущность же, выявленная в Ликах, должна быть ее предметом, лишь поскольку таковая заключена в Отце. Из себя самой должна она выйти крадучись и проникнуть в чистую сущность, заботясь там так же мало обо всех вещах, как мало заботилась, когда изошла из Бога. Настолько всецело должна она уничтожить свое «я», чтобы не оставалось ничего, кроме Бога, чтобы светила она еще больше, чем Бог, как Солнце светит больше Луны, и с тою же всепроникновенностью, как вливается Он во всевечность Божества, где вечным потоком Бог изливается в Бога. Аминь.

Мария и Марфа

Случилось так, что на пути Своем вошел Иисус в одно селение; здесь женщина, по имени Марфа, приняла Его к себе; у нее была сестра, по имени Мария, которая села у ног Господа и слушала слово Его. Марфа же хлопотала и служила Господу.

Три вещи влекли Марию сидеть у ног Иисуса Христа: Его божественная благость растрогала ее душу, она была во власти могучего, неизъяснимого и страстного желания, — куда влеклась она, сама не знала, желалось ей, но чего? Она не знала. Еще манили ее сладкая отрада и восторг, которые черпала она из вечных слов Христовых. Три причины побуждали и Марфу хлопотать и служить Христу: во-первых, ее старшинство и изощренная до крайней степени в работе над собой ее душа; это давало ей уверенность, что никто не может служить лучше ее. Затем мудрое понимание, к каким ближайшим делам любви прилагать дело рук своих. Наконец, в-третьих, исключительное достоинство милого Гостя.

Каждому человеку, как говорят учителя, Бог готов откликнуться с духовной или чувственной стороны, смотря по тому, с какой стороны человек горячее призывает Его. Удовлетворяет ли нас Бог как существ разумных или же как чувствующих — да будет это сказано всем чадам Божиим, — происходит это двояко.

Утоление чувства состоит в том, что Бог дарует нам утешение, восторг и ободрение (но постоянно искать этого утешения угодники Божии не должны). Это есть дело чувства; напротив того, удовлетворение разума есть нечто чисто духовное. Я имею в виду здесь такое состояние, когда никакой восторг души не может склонить ее высочайшей вершины; чувство блаженства ее не затопит, напротив, еще более могучей вознесется она над ним. Лишь тогда находимся мы в состоянии духовного удовлетворения, когда колебания чувств нашего преходящего существа не в силах поколебать вершину нашей души. К преходящему я отношу все, что мы воспринимаем чувством, за исключением Бога.

«Господин, — говорит Марфа, — скажи ей, чтобы она помогла мне!» Не из ненависти говорит она это, но в порыве нежности, обуявшей ее. Ибо действительно так нужно это назвать: порывом нежности или милым задором.

«Как так?»