Духовные учителя сокровенной Руси

Правдивость этого рассказа, наполненного множеством ярких реальных деталей, не может вызывать сомнений. Тем более, что «черная легенда» о Преображенском не выдерживает никакой критики. Она указывала на Пафнутия Леонтьева, Семена Кузмина и попечителя Ф. А. Гучкова как на главных руководителей в деле «государственной измены». Однако в актах Преображенского кладбища 1810—1812 гг., в подписях собора 1811 г. и во многих других важных документах нет никаких следов того, что в это время указанные лица играли какую-то роль в жизни кладбища: Пафнутий Леонтьев был совсем еще молодым человеком и служил головщиком, а Семен Кузмин вообще был простым певчим. Первый из них вскоре после окончания войны 1812 г. уехал к себе на родину в город Боровск, где основал тайный монастырь, отличавшийся строгой подвижнической жизнью, и впоследствии стал пользоваться огромным авторитетом среди федосеевцев, получив прозвание Пафнутия Боровского (в память святого). В 1854 г. во время следственного дела о мнимом сотрудничестве Преображенского кладбища с французами производивший следствие чиновник Безак совершенно случайно натолкнулся на сведения о существовании Боровского монастыря. В течение нескольких дней монастырь был полностью разгромлен, все насельники сосланы по этапу, а сам Пафнутий заключен в острог, где впоследствии скончался. Семен Кузмин стал наставником лишь в 1827 г., а главным настоятелем – в 1837-м, то есть через 25 лет после Отечественной войны! Что касается Федора Алексеевича Гучкова, то он в 1812 г. никакой известностью не пользовался и сколько-нибудь существенных капиталов еще не имел. Поэтому он просто не мог состоять в числе попечителей кладбища.

Относительно депутации преображенцев, якобы посланной к Наполеону с дарами, В. Г. Дружинин резонно замечает: «Посылка Наполеону тарелки с золотом, не говоря уже о посылке быка, представляется совершенно нелепой. Она настолько необычна, что несомненно была бы отмечена в записках очевидцев если не русских, то французов!»[145].

Что касается охраны Преображенского богадельного дома французскими войсками, то доподлинно известно, что и другие московские монастыри и богадельни также были охраняемы от грабежей как местного населения, так и французских мародеров (например, Голицынская богадельня, больницы Шереметевская и Лефортовская, Новодевичий монастырь). Возможно, Наполеон вообще запретил трогать госпиталя и богадельни.

Наконец, по поводу разграбления московских святынь Дружинин пишет: «Если бы они (преображенцы – К.К.) действительно участвовали в ограблении Кремлевских соборов, то у них оказались бы в изобилии и полностию мощи святых угодников, которые, по свидетельству очевидцев, валялись, выброшенные французами из рак, и были подобраны и положены на место лишь по возвращении причта церквей обратно в Москву… Известие о похищении Иерусалимской иконы Божией Матери преображенцами тоже не находит себе подтверждения: икона действительно была похищена, но не разыскана впоследствии. Известия о похищении иконы преображенцами из Сретенского монастыря тоже не подтверждается документами… Святыни подбирали все, и только впоследствии многие их возвращали. Все, по-видимому, валялось в полном беспорядке. Предполагать, что святынь не вернули одни преображенцы, вряд ли справедливо, так как впоследствии таких особенно чтимых и пропавших святынь у них найдено или отобрано не было»[146].

После окончания Отечественной войны 1812 г. вскрылись кое-какие поразительные факты о поведении новообрядческого духовенства на оккупированной территории. Так, могилевское и витебское духовенство настолько поверило рассказам о непринадлежности этих завоеванных французами земель к Российской империи, что епископ Могилевский Варлаам и сам принял присягу на верность Наполеону, и разослал через консисторию указ всем священникам своей епархии: приняв такую же присягу, поминать в церквях не императора Александра, а императора Наполеона. Присяга гласила: «Я, нижеподписавшийся, клянусь Всемогущим Богом в том, что установленному правительству, от его императорского величества французского императора и италийского короля Наполеона, имею быть верным и все веления его исполнять и дабы исполнены были – стараться буду…» Вслед за своим архиереем многие священники, служа литургию и молебны, вовсе не упоминали никого из русской императорской фамилии, но молились о здравии французского императора и италийского короля великого Наполеона. Ну, как тут не вспомнишь слова новообрядческого патриарха Питирима: «Я не знаю ни старой, ни новой веры, но что велят начальницы, то я готов творить и слушать их во всем»?..