Духовный путеуказатель

90. Ты охотно желал бы укротить своего ветхого человека и соблюдать это или подобное ему упражнение покаяния, но так, чтобы это делалось терпением другого; и когда тобой овладеет нетерпение, ты весьма искусно складываешь вину на другого и не думаешь, что сам себе несносен. Когда же проходит жар и смущение, то будто бы надеваешь одежду добродетели, умеешь весьма тонко притворяться и приводить верные цитаты и духовное учение; пороков же своих исправлять не хочешь. И хотя за это ты свободно жалуешься на себя другим и делаешь вид, будто сильно злишься на себя, это делается скорее для того, чтобы извинить себя перед всеми за заметные недобродетели и получить благосклонность и уважение окружающих, чем из побуждений истинного смирения.

91. Иногда ты столь притворен, что осмеливаешься представлять, будто бы это делается не из негодования и гнева, но что ты жалуешься на своего ближнего из ревности к справедливости. А порой даже мнишь свою добродетель, своё постоянство и свою крепость столь высокими, что думаешь, будто бы хочешь ради любви Божьей даже предать свою жизнь в руки жесточайших людей; на деле же ты столь слаб, что одно только неприятное слово может обеспокоить и прогневать тебя. Все эти изрядные движения — не что иное, как хитрые ухватки и коварство самовлюблённости и скрытого высокоумия. Итак, из этих признаков познай врагов и мучителей свой души, которые заграждают к ней вход, дабы в неё не могли войти дорогой мир и великий сладкий покой.

ГЛАВА X Об истинном и ложном смирении и о различных их действиях

92. Есть два рода смирения; один ложный и вымышленный, а другой истинный. Ложное смирение подобно ключевой или трубной воде, которая столь высоко бьёт ввысь, сколь глубоко прежде текла с высоты. Это есть удел тех, кто представляет себя смиренным, чтобы быть выше почитаемым; кто избегает высокопочитания и чести, чтобы его почитали смиренным; кто говорит о себе, что он зол и недостоин, чтобы его почитали святым; и кто, хотя и признаёт в душе, что не слишком достоин, всё же не хочет, чтобы другие знали об этом. Это ложное смирение и скрытая гордость.

93. Истинное смирение состоит в составленном внутренне и твёрдо основывающемся [укоренившемся] существе силы этой добродетели. Те, у кого она есть, никогда не помышляют об этом[126] и не судят о себе самих иначе, чем с великой скромностью. Что бы они ни делали, они делают изо всех сил и с терпением; они живут и умирают в Боге; они не уповают ни на себя самих, ни на тварей; они спокойны и постоянны во всём, всякие противности терпят с радостью и всегда желают новых и бо́льших, чтобы таким образом следовать своему возлюбленному и презренному Иисусу. Они желают быть посмеянием и позором мира, довольны тем, что даёт им Бог, и внутренне имеют познание и ощущение своих прегрешений, и потому они облечены кротким и мирным стыдом. Они смиряют себя не по совету разума, но по склонности воли. Нет чести, которой бы они желали, нет поругания, которое бы их печалило, нет труда, который бы их беспокоил, нет счастья, которым бы они кичились, поскольку они всегда пребывают в своём Ничто и в основании своей души с совершенным, неколебимым покоем.

94. Но чтобы не обманывали себя в том, что принадлежит природе истинного и внутреннего смирения, весьма важно заметить, что оно не состоит в обрядах или наружных делах, вроде того чтобы занять низшее место, носить плохие одежды, тихо говорить, закрывать глаза, часто вздыхать и жаловаться на свои прегрешения, дабы другие могли из этого узнать, кто сколь смиренен. Но состоит оно только в глубочайшем познании нашего низшего, малого и беднейшего состояния, в котором мы все есть пред Богом, в презрении к самим себе и в желании быть презираемыми от других; причём душа, несмотря на это, никогда не воображает себе, что она довольно смиренна, хотя бы и Ангел с небес пришёл и сказал ей об этом.

95. Свет, который Бог изливает в душу, когда хочет одарить её своими благодатнобогатыми дарами, делает в ней двойную работу: открывает ей высоту и славу Божью и вместе с тем даёт ей столь живое познание собственной бедности, что никакой язык не может выразить ни всей бездны, в которую она погружена, ни горячего вожделения, с которым она желает, чтобы весь мир мог познать её ничтожество, низость и малость. Она столь далека от собственной благоугодности и от суетной чести, что все получаемые ею благодатные дары почитает не иначе как плодами и действиями одного лишь Божьего милосердия, которому угодно простираться над нею в благодати.

96. Ни люди, ни дьяволы не могут тебе вредить; ты должен только хранить себя от самого себя, от своей гордости, от насилия твоих страстей и восстаний ума, поскольку ты сам себе более опасный враг, чем все дьяволы ада.