Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

Она молча ушла в прихожую. А Тобольцев отдал должное ужину. Почти все умял к тому моменту, когда тренькнул дверной звонок, а потом послышалось Тихоновское: «Ради бога, Дуня, извините за такое вторжение», – и Дунино ответное едва слышное: «Ничего страшного, Тихон Аристархович, – и после паузы: – Добрый вечер, Ростислав Игоревич». Иван с сожалением посмотрел на то, что не успел доесть, и встал.

В прихожей было тесно, потому что там помимо Дуни были оба – и Тин, и Ракета. И собой они заняли все пространство.

– Привет, – по очереди пожал друзьям руки. А потом уже не им: – Дуня, спасибо, все было очень вкусно, – и не соврал ни одним словом.

– Пожалуйста, – тихо ответила Дульсинея. Ей было явно не по себе. И Тобольцев принял командование на себя. Повел всех в гостиную – и Тихого с округлившимися от удивления, но привычно проницательными глазами, и чуть не подпрыгивающего от нетерпения Ракитянского. Дуня прошла последней, словно и не хозяйка.

А потом все повторилось по второму кругу – фото, видеоролик, файл с собранной информацией, краткие пояснения. Полный комплект заинтересованных лиц в балкон-кабинет не влез, только Дуня и сам Иван. Он сидел за компьютером, а она стояла за его спиной, иногда что-то добавляя в рассказ. Тихий заполнил собой проем открытого французского окна, а Ракета наматывал круги по гостиной. Специально для него говорить приходилось громко. На моменте с фальшивомонетчиком Тихий не выдержал и встрял в монолог, возбужденно помогая себе жестами:

– Что-то я такое смутно припоминаю! Мне бухгалтер говорила про то, что была засвечена крупная партия фальшивых денег. И что потом накрыли изготовителя. Что-то там еще с банкоматами было связано – не помню точно, – он раздраженно махнул рукой, едва не опрокинув кактус. – Значит, это знакомец нашего «клиента»? Любопытно…

– А когда его взяли? – из-за плеча Тина показался, как черт из табакерки, взъерошенный Рося. – Это известно?

– Да около месяца назад, судя по ролику, – Тобольцев закрыл видео и снова переключился на фото. Принялся опять разглядывать знакомый до последнего пикселя снимок. Совершенно случайно сделанный царицей снимок. – Но какие-то дела у них есть. Вон документы на столе. Явно юридические, с печатями синими.

– Точно! – Ракитянский пихнул Тихого в спину, требуя уступить ему место в проеме. – Все сходится! У меня когда первый разговор в казино был по поводу долга, ну… когда я обговаривал срок, в который платить, слышал, как они переговаривались. Что-то про прекращение вливания денег, что надо урезать выигрыши, что усатого взяли, схему закрываем. Я тогда ничего не понял, ясно было, обсуждают свое, внутреннее. И если усатый – это именно вот этот мужик, то, получается, деньги поступали в оборот через казино, так? Они ставили клиентов на выигрыши и всовывали фальшивки. Логично?

– Я тебя точно прибью! – Тин таки уступил место, но отвесил товарищу легкий подзатыльник. – А говорил, все чисто, не за что ухватиться! Да тут поле непаханое. Надо только сообразить, за что в первую голову хвататься.

* * *

Дуня стояла за спиной Тобольцева и смотрела на сделанное ею же самою случайное фото. Казалось, что нового в нем, а вот ведь – зацепилась за синие печати. Наклонилась ниже, чтобы лучше рассмотреть, но масштаб был слишком маленький.

– Ваня, а ты можешь увеличить документы?

Он кивнул и стал увеличивать картинку. По мере того как кадр становился больше, четкость его терялась.

– Так, тут ничего не видно, – резюмировал Тобольцев. – Нужны исходники. Дуня, я тебе давал исхи? Нет, – вспомнил сам. – Не давал. А ссылки… Ссылки отправлял. У себя удалил точно! Болван! Так, может, они остались на файлообменнике. Сейчас, сейчас.

Его руки легли на клавиатуру, и пальцы быстро застучали по кнопкам.

«Как пианист», – неожиданно и не к месту прозвучало в голове.

Он ведь рассказывал, что обучался игре на фортепиано. И если потренироваться, то, может быть, исполнит «Октябрь». Конечно, исполнит. Дуня не сомневалась. И уже не могла оторвать глаз от его рук. Тобольцев что-то бормотал себе под нос, она почти не слушала. Она смотрела на клавиатуру и представляла, очень ясно и четко себе представляла клавиши пианино и как эти же самые руки касаются их. Белых и черных. И рождается музыка. Под этими самыми абсолютно мальчишескими руками. Руками творца. Взгляд скользнул выше – к плечам, шее, зацепился за чуть выступающую линию скулы и застрял на ресницах. Боже, какие у него густые черные ресницы! Совсем как у девчонки, а она и не замечала. Он смотрел куда-то в низ экрана, и ресницы почти легли на щеку, ей так казалось сверху. Это было очень… красиво. Девичьи ресницы на абсолютно мужском лице с начавшей пробиваться к концу дня щетиной. Захотелось вдруг прикоснуться, и рука уже сама невольно поднялась.

– Ага. Есть! Не удалил. Молодец Ваня, – раздавшееся довольное восклицание Тобольцева заставило Дуню вздрогнуть и вернуться к действительности.