Дверь за ней захлопнулась мягко. Он уезжал. Она чувствовала себя глупой, наивной и виноватой.
Дуня проводила взглядом машину, а потом вошла в подъезд, поднялась на лифте на свой этаж и немного замешкалась перед дверью, ища в сумочке ключи от квартиры. Лишь выудив их, наконец подняла глаза. И замерла. Дверь была не заперта. Словно ее прикрыли, но забыли захлопнуть. Ужас парализовал, и несколько мгновений Дуня завороженно смотрела на взломанный замок. Потом кто-то вызвал лифт, послышался скрипящий звук перемещавшейся по тросам кабины, и это привело в чувство. Она медленно попятилась от двери к лифтам. Заняты были оба. Тогда Дуня бросилась вниз по лестнице и, лишь оказавшись вновь на улице, остановилась, чтобы отдышаться. Очень трудно оказалось просто дышать. Не надо было отличаться особой сообразительностью, чтобы понять, что случившееся – следствие вчерашнего. Пусть телефон выброшен, пусть сим-карта зарегистрирована на организацию, которая прекратила свое существование. Пусть. «Несмешные люди» всегда сумеют найти то место, откуда был сделан звонок. А вот об этом вчера никто не подумал. Она поняла свой промах слишком поздно и весь день повторяла как мантру, что есть на свете чудеса. Но, видимо, не в ее жизни. И что теперь делать? Что?
Дуня отошла от подъезда на некоторое расстояние, чтобы увидеть окна квартиры. Света в них не было. Квартира пуста? Или кто-то ее ожидает там, в темноте? Как сказал сегодня Леня: девочка с фирмочкой. Все верно. Маленькая глупая девочка. Хотелось в окрестности Пензы, к маме, под одеяло, и чтобы никто не нашел. Куда же ей теперь идти? До мамы далеко.
Дуня вынула из сумки телефон и стала смотреть на экран. Кому звонить? К кому бежать? К Илюше? И как объяснить ему, что связалась с Благородовым после того, как он ясно дал понять, что этого делать нельзя? И как такие вещи повлияют на его бизнес и контракты? Она потопит не только себя, но и его.
В голове продолжали стучать слова Лени: «Его баба влезла куда ее не просили, и эту дуру протащили по всем СМИ, как последнюю идиотку». Это про нее… про нее…
Ване? Ване можно. Она даже набрала его номер, даже услышала два гудка. А потом сбросила. Нет. Ване нельзя. У Вани ресницы. И он целуется с искрами. И… это как измена Илье. Ване нельзя.
Тихому?…
А Тихий ей не друг. Тихий – клиент.
Она снова нашла номер Ильи. И замерла, не решаясь нажать на вызов. Он не должен знать, во что она впуталась, не должен…
В это время телефон зазвонил, высветив: «Иван». Так же, как перед этим Дуня не могла нажать на вызов Илье, так и теперь она не решалась принять входящий от Тобольцева. Но в сумерках, когда улицы были почти пустынными, дневные звуки постепенно утихали, а большинство людей давно сидело по домам, звонок казался очень громким. Оглушающим. И она все же нажала на соединение.
– У меня пропущенный от тебя. Привет. Что-то случилось?
Она молчала. Где-то совсем близко были слезы, Дуне казалось, что если она сейчас откроет рот, то просто разрыдается. И она молчала.
– ДУНЯ?!
– Привет, – это все, что удалось из себя выдавить. Только чтобы он не бросил трубку. Только бы не бросил. Потому что тогда она снова останется одна.
– Почему шепотом?!
Надо ему ответить. Надо постараться.
– Ты где?!
– Я… я… у подъезда.
– Тогда почему шепотом?
– Я поднялась… а там… квартира открыта. Что мне делать?
– Что значит – открыта? Ты забыла закрыть утром?
В его голосе послышались требовательные нотки, и это позволило Дуне ответить. Наконец-то хоть что-то связно объяснить.
– Нет-нет, конечно, я все закрыла. Просто дверь взломал… кто-то.
На том конце возникла небольшая пауза. А потом Иван стал спрашивать:
– Люди рядом есть? У подъезда, на детской площадке, недалеко?
И становилось легче. Не так страшно. Дуня посмотрела через дорогу.
– Подростки. Есть. Тусуются с музыкой на детской площадке.
– Тогда сиди на месте. Никуда не уходи. Если что – сразу звони мне. Я скоро буду.
– Хорошо.
Он отключился. Она стала ждать. Села на лавочку, ведь он же сказал «сиди». Дуня умеет быть послушной. Умеет. Только бы приехал побыстрее…
После Дуниного звонка его отпустило. Потому что напряжение, ожидание чего-то нехорошего к вечеру сгустилось тяжелой грозовой тучей. Да, утром он разозлился из-за этого дурацкого платья. Но платье забылось быстро. А напряжение только нарастало. Пока Иван занимался текущими делами, оно тупым древком давило между лопаток. «Что-то должно случиться», – от этой мысли невозможно было отрешиться. И хотя она казалась не совсем рациональной, телефон от себя Тобольцев дальше вытянутой руки не отпускал. А к концу дня стал дергаться на любой звонок. Пока не зазвучали тревожные струнные увертюры к «Царской невесте». Зазвучали и тут же умолкли. Аппарат Иван едва не уронил.