Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

Иван переложил пакет из супермаркета в левую руку и полез в карман куртки за ключами. А потом вдруг замер со связкой в руке. И почему-то вспомнил свое первое утро в квартире, которую сейчас собирался открыть. Нет, на самом деле то утро было третьим – если начинать отсчет с мая. Но настоящим первым было именно оно – на следующий день после возвращения из Коломны. И отчетливо припомнилась собственная какая-то непонятная неловкость. До того утра они несколько дней были с Дуней неразлучны, и все время на его территории – в его номере, в доме, где Ваня вырос. А теперь… И утро, и им надо бежать каждому по своим срочным делам. Будто на минутку вернулся тот май, когда они были еще никем друг другу. Только случайными попутчиками. И пока Иван мучительно соображал, как сказать о том, что занимало его мысли, Дуня молча положила колечко с двумя ключами на стол. А потом тихо сказала:

– Это твои.

И все сразу встало на свои места. И с того утра они просто начали жить вместе. И именно эти ключи сейчас лежали в его ладони. Колечко теперь украшало красное попсовое сердечко – предмет регулярных ехидных царских замечаний.

Тобольцев повернул ключ в замке. В квартире горел свет, пахло вкусной едой, а с кухни доносился звук работающего телевизора.

– Дуня, я забыл, что ты просила с утра купить, поэтому купил торт. Твой любимый.

– Это какой же?

Тобольцев разогнулся, успев снять кроссовок только с левой ноги. Встретила его… не Дуня. Но интонация вопроса и выражение глаз не оставляли сомнений, кто эта женщина. Слишком знакомая интонация в голосе и очень узнаваемое выражение глаз.

– Здравствуйте. Я Дунина мама. А вы кто?

– А я… – Иван потянул вниз носком пятку обуви на правой ноге. – А я Дунин… Ваня.

– Дунин – это фамилия?

Притаившаяся в уголках губ усмешка была тоже ужасно знакомой.

– Нет, это не фамилия. Это… А пойдемте чай с тортом пить и знакомиться?

Светловолосая женщина с умными и ироничными глазами проследила за тем, как на тумбочку легли ключи, и кивнула.

– Пойдемте. И ужин готов. Торт, я надеюсь, «Ленинградский»?

– Разумеется.

Уже когда состоялось знакомство, был съеден ужин и разлит по чашкам чай, раздался звонок Ваниного телефона. В трубке послышался запыхавшийся царский голос:

– Ваня, я совсем забыла! Там мама моя приехала, я ее встретила, домой отвезла, а потом замоталась и тебе не позвонила сразу. Ты не пугайся, если что.

– Чего мне пугаться? – Тобольцев отрезал кусок, положил на тарелку и пододвинул своей визави. – Мы уже познакомились и чай пьем. С твоим любимым тортом. Ты скоро? А то торт заканчивается.

Ответом ему был смех Дульсинеи.

На Новый год мама не осталась.

– Твой отец уже пригласил к нам соседей на праздник, так что придется много всего готовить.

– Тетя Оля пожалует со своими фирменными салатами? – поинтересовалась Дуняша.

– Обещала.

Ранним утром тридцатого декабря Ваня с Дуней проводили маму на вокзал и посадили ее на поезд. Мать никак не прокомментировала изменения в жизни дочери и не устроила расспросов с пристрастием по поводу Ильи. Казалось, ей было вполне достаточно увиденного своими глазами. И за это Дуняша маме была очень благодарна.

– Твой Ваня мне очень понравился, – вот и все, что сказала она на прощанье перед тем, как подняться на подножку поезда.

– Мне тоже он очень нравится, – и Дуня крепко обняла свою маму.

А тридцать первого с самого утра началась предпраздничная кутерьма.

В телевизоре Ипполит Георгиевич сетовал на то, что мужчины перестали лазить в окна к любимым женщинам. Маленькая полуметровая елочка мигала огоньками, блестела конфетами и глянцем крошечных фотографий. Дизайн елки целиком и полностью принадлежал хозяйке квартиры. Сама хозяйка в бриджах и рубашке в клетку виши торопливо застегнула пуговицу и шлепнула Тобольцева по рукам. И то и другое она делала за последние три часа, посвященные приготовлению праздничного ужина, несколько раз. Ваня ничуть не расстроенно вздохнул и заглянул в холодильник – проведать вино.

– У меня все готово, – раздался за спиной голос Дуни. – Без пяти одиннадцать. Может быть, сядем за стол?

Обернулся Иван уже с бутылкой в руках. И правда, пора за стол. Пахнет на всю квартиру, ладонь леденит узкое горлышко, а рядом женщина – в бриджах и рубашке, на которой она так и не застегнула до конца пуговицу, теплая, домашняя, без алой помады и идеальных стрелок, пахнущая каплей духов и мандаринами. Только его на сегодняшнюю ночь. Они несколько секунд смотрели друг другу в глаза. Впереди был вкусный ужин, холодное и терпкое вино, поцелуй под бой курантов, первые взаимные новогодние поздравления и подарки. И ночь. Новогодняя ночь только для них двоих. И, полные этим предвкушением, они шагнули с кухни, взявшись за руки.

Звонок в дверь раздался спустя ровно пять минут после того, как Иван и Дуня сели за стол.

– Ты ждешь кого-то? – они обменялись удивленными взглядами.

– Нет, – Ваня покачал головой. – Может, сосед? Соль кончилась или масло.

В дверях стоял сияющей новогодней елкой Ростислав Игоревич Ракитянский собственной персоной. С бутылкой шампанского в руках.