Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

А Дуня заболела серьезно, и придушенная антибиотиками высокая температура уступила место глубокому надсадному кашлю. Царица уверяла, что с кашлем как-нибудь справится сама, но Ваня на всякий случай договорился с Ракетой, чтобы приглядывал. Рося со всей серьезностью сообщил, что кашель – это грудь, то есть его профиль. Клоун. И, как назло, надо уезжать.

Новость об отлете во Францию неожиданно взволновала мать.

– Ванечка, ты уезжаешь в Париж один?! Без Дуни?!

– Мама, я еду на Неделю высокой моды. Работать.

– И все равно, – ох уж это фирменное идейное упрямство. – Париж – это тот город, который надо обязательно смотреть в четыре глаза.

В Париже Тобольцеву было не до романтики, разумеется. Зато идейные гены пригодились. Потому что когда у госпожи Пшеничной все-таки произошел срыв и показал себя во всей красе тот самый непростой характер, Тоболу оказалось достаточно одного взгляда – очень кстати прорезавшегося педагогического, почти завучевского. И пары фраз, сказанных нужным тоном:

– Это вы будете МНЕ рассказывать, как снимать подиум?

Остаток показа прошел в спокойной и даже дружественной обстановке. А еще Иван понял – мать была права. Париж надо смотреть в четыре глаза.

Иногда в своих воспоминаниях Дуня возвращалась к тому сентябрьскому визиту в фотостудию Ивана. Ей не хотелось думать о поре одиночества, но память – такая вещь… она живет вне зависимости от наших желаний. И каждый раз в подобные моменты Дуняша гадала – как же они встретятся снова: Марина, Миша, Фил и сама Дуня. Как ее представит Ваня и представит ли? Почему-то все это немного волновало, но самое удивительное было то, что они никак не могли добраться до студии, хотя Иван постоянно твердил о фотосессии. Но то осень с ее круговертью, персональной выставкой во Владимире, сдачей важного объекта и днем рождения Ракитянского, то зима с предновогодними хлопотами, приездом мамы, праздниками, потом болезнь, из которой Дуня очень долго выбиралась, Ванин отъезд во Францию, затянувшееся лечение кашля. Иван через знакомых нашел какого-то необыкновенного врача и пошел на прием вместе с Дуней. Лечение, прописанное доктором, действительно помогло.

В итоге лишь в марте удалось добраться до студии.

Был выходной.

Ни пышной Марины, ни Фила Лебедева, ни девушки Миши Дуня не нашла. Ваня открыл дверь своим ключом, помог снять пальто и провел в зону съемки. Весна чувствовалась даже в помещении. Что-то такое неуловимое. Может, оттого, что, прежде чем обратиться к оборудованию, он открыл форточку, и свежий, совершенно мартовский воздух наполнил студию. Ваня вынул из цветочной композиции на стойке, за которой Миша встречала посетителей, желтую герберу и протянул ее Дуне. Дуня была немного растеряна. Она не знала, как правильно готовиться к портрету, надеялась на помощь профессионала, грамотный макияж и прическу. А в итоге у нее были лишь желтая гербера, выбившиеся из хвостика пряди волос, которые надо бы привести в порядок, и простая белая блуза. А в сумке – платки и бусы, которые могли помочь.

– Становись сюда, – сказал Ваня, указывая на белую стену.

– Сюда? – переспросила она, пытаясь пригладить волосы.

– Да. Ничего не трогай! Оставь так.

– Что оставить?

– Волосы.

– Может, помаду поярче?

Но он уже щелкал.

– Посмотри на меня… вот так… а теперь чуть направо… отлично… вспомни что-нибудь забавное.

– Как подставила тебе подножку?

– Хотя бы…

Она так и не поняла, как правильно позировать. То смотрела на цветок, похожий на большую ромашку, то улыбалась, вспоминая их встречу, потом села на пол и положила герберу рядом с собой. В итоге Дуня вообще перестала обращать внимание на камеру. Пусть Иван сам ловит моменты. Ей просто нравился этот день, несуетливый и спокойный, Ваня рядом, нравилось украдкой наблюдать за его пальцами, когда он настраивал что-то на камере, и прятать при этом улыбку, замирать на словах: «Не двигайся!»

И что-то постепенно неуловимо начало меняться. Ее взгляд украдкой все чаще встречал его, и казалось, что пару раз точно Ваня забыл нажать кнопку. А Дуня не могла отвести глаза и чувствовала, что дыхание почему-то стало другим, более глубоким. В какой-то момент оба замерли, глядя друг на друга, а потом Ваня перевел взгляд на камеру, на что-то там пару раз нажал и поставил фотоаппарат на штатив. Наверное, на сегодня все.

Потому что Дуня точно знала, что будет дальше. Он подойдет к ней.

И Ваня подошел, и опустился рядом, и, взяв ее лицо в свои ладони, поцеловал.

– Ты врун, – тихо проговорила Дуняша, когда губы разомкнулись. – Ты обещал фотографии, а не поцелуи.

– Я врун, – согласился он и продолжил поцелуй.

Дышать стало еще труднее, просто оттого, что Дуня почему-то задерживала дыхание. А его руки уже освободили ее волосы от заколки и начали расстегивать пуговицы на блузке.

– Погоди, – прошептала она. – Дверь точно закрыта?

Иван вытащил из кармана джинсов ключ и звякнул им об пол:

– Точно.

Дуня посмотрела на лежащий ключ. В этот момент ей показалось – что-то тихо щелкнуло, и она на звук подняла голову.

– Что случилось?