Дума о Севастополе

И хлопцы, словно бы наэлектризованные этим уверенным голосом, стряхнув усталость, кинулись вдруг разом к машине. Ухватились, уперлись, нажали. И на глазах стало происходить почти чудо: безнадежно сидевшая по самый дифер в густой грязи машина, словно влекомая какой-то новой, неведомой силой, вдруг ожила и начала медленно выползать вверх. Ребята упирались изо всех сил, это верно. Но главной причиной успеха был Шангелая. И это сразу же бросалось в глаза. Весь он словно бы превратился в какую-то могучую стальную пружину. Лицо, обычно розовое, на этот раз побагровело, глаза сузились, а губы побелели. И упирался он в задок грузовика с такой силой, что на какой-то миг показалось, что это он один и выталкивает машину из тяжелой грязи.

В другой раз в селе Григорьевка, когда рядом не оказалось под рукой никого, он крепко обнял, оторвал от земли и поставил на борт грузовика почти полную столитровую бочку с горючим. И я теперь вспоминаю, что в любой работе Герман не щадил себя и выкладывался, как говорят, до конца. И лезгинку танцевал так, что захватывало дух, и в бою был там, где всего трудней. И за что бы ни брался, все делал очень серьезно, обстоятельно и важно.

Таким же, под стать Герману, и в работе, и в бою был и Володя Миронов, с той лишь разницей, что делал все весело, с улыбкой и смешком.

И в этом своем последнем бою работали Миронов и Шангелая как одна душа — уверенно, горячо и лихо. Зарядив свою установку, они кинулись помогать другим. В орудийном расчете старшего сержанта Ананьева одна из рам была плохо закреплена. Ананьев нервничал, ворчал, чертыхался. Пытался заново просунуть болт в сместившиеся боковые отверстия. Наступал рассвет. Вражеский обстрел усиливался, и от этого напряжение возрастало. Увидев неполадки у командира орудия Ананьева, Шангелая подскочил к его установке, уперся стальным плечом в тяжело груженную раму и сумел ее приподнять, а Ананьев с Мироновым втолкнули в оба отверстия закрепляющий болт. Поблагодарить ребят Ананьев не успел. Совсем рядом разорвался один снаряд, затем другой, третий. Загремела команда: «Всем в укрытие!»

Удивительная штука война! Трагическое и комическое соседствуют в ней зачастую почти рядом. В бою был ранен ефрейтор Рассыпнов. И веселого тут, разумеется, ничего нет. Но вот куда был ранен, это уже иной разговор. Рассыпнов был солдатом медлительным и осторожным. И когда прозвучала команда «Всем в укрытие!» и солдаты горохом посыпались вниз, Рассыпнов не сразу сиганул в траншею. Задержавшись на пару секунд на бруствере, он нагнулся, высматривая поудобнее место для прыжка вниз. И в этот-то самый момент, когда он находился в согбенной позе, небольшой осколок снаряда, проносясь мимо по касательной, угодил ему в то самое, ни в каких песнях не воспетое, выпяченное место. Рассыпнов подскочил, охнул и, на этот раз уже не выбирая места, торопливо, как ныряльщик, кинулся вниз. Через несколько минут, с задранной гимнастеркой и спущенными галифе, стоя перед санинструктором Башинским, Рассыпнов сокрушенно говорил:

— Ну, ты подумай! У меня вечно все не так, как у других людей. Родился двадцать девятого февраля. День рождения — раз в четыре года. Жениться собрался двадцать седьмого июня, а двадцать второго как раз война. И свадьба моя накрылась. И теперь вот смотри куда ранен… Глупей не бывает! Хороших людей ранит кого в руку, кого в грудь, а меня ты видел куда? Как мне про такое ранение рассказать? Ведь оборжут, скажут — от врагов удирал… Тьфу ты! Вот напасть!

Перевязывая Рассыпнова пониже спины, невозмутимый Башинский меланхолично басил:

— Ну шо ты зажурывся? Шо зажурывся? Хиба ж там нэ поймут, что ты кровь пролил на войне, а не на печке! А суженую твою як кличут?

— Ну, Ленка зовут, а что?

— А шо, а шо!.. А то, дурья башка, что зробылось у тэбе дило ще добре. Могло быть еще хуже.

— Хуже? Да куда ж еще хуже? Ну скажи, куда?

— Погоди, не ерепенься. Слухай сюды. Тэбе куда ранило? У «казенну часть», ну конечно, це нэ в ногу и нэ в грудь, это так, но тильки то скумекай, что садануло бы тебя нэ с этой, а с той стороны, с самой, значит, главной, и шо тогда? А тогда ты своей Ленке, хоть ты генералом приди с войны, ни на дух будешь не нужен! Какой ты тогда будешь муж? Никакой. А так ты придешь при полном оружии! А остальное все ерунда. А колы еще тебе и медаль яку-нибудь навесят, так про зад твой и вовсе не вспомнит никто… Нэ переживай!

Вражеский обстрел ослаб. Все снова кинулись к установкам. До залпа оставались считанные минуты. Батарея была почти готова к бою. Оставалось только вывинтить из головной части снарядов эбонитовые пробки и заменить их взрывателями. Обычно работу эту проделывают заранее на земле после разгрузки снарядов. Но сейчас из-за непрерывного обстрела риск детонации был слишком велик, и решено было завинтить взрыватели лишь перед самым залпом.