Дума о Севастополе

Еще немного пошутили и стали вылезать из окопа. Обстрел ворот не прекращался. И тогда я дал команду перелезать через Турецкий вал. Кстати, два слова тем, кто никогда не видел Перекопа. И хотя он выкопан был в давние времена, но и в наши дни производил довольно внушительное впечатление.

Сам Турецкий вал не слишком высок. Вероятно, метров в семь-десять, не больше. Но если прибавить к нему с другой, наружной, стороны еще и ров, который круто, почти вертикально обрывается вниз метров еще на двадцать, а может быть, и больше, то впечатление получается весьма и весьма внушительное. А теперь мысленно оснастите вал мощной артиллерией и сплошными пулеметными гнездами — и вам трудно будет представить, что такое огнедышащее сооружение люди могут взять штурмом. А Перекоп брали, и брали дважды: и в Гражданскую войну, и потом, в Великую Отечественную. И совершали эти подвиги не легендарные богатыри, а простые ребята, которые свято верили в правоту своего дела и самозабвенно любили Родину. Ну вот такие хотя бы, как Володя Миронов, Герман Шангелая, Витя Семенов, Гришин, Синегубкин и тысячи, тысячи других.

Участок Турецкого вала, где мы находились, был взят нашими войсками еще осенью 1943 года. Но враг был рядом, что называется в двух шагах. И перебираться прямо через вал было не только изнурительно трудно, но и опасно. Говорят, что теперь он в значительной мере осыпался, измельчал. Но тогда, повторяю, преодолевать его было не просто. Во-первых, карабкаться или спускаться по отвесной, почти тридцатиметровой стене с оружием и в полной амуниции, с риском свернуть себе шею, было не самым большим удовольствием. А во-вторых, гребень Перекопа находился под постоянным пулеметным и автоматным обстрелом со стороны врага. А посему преодолевать гребень вала всегда старались мобильно и без задержек.

Однако Миронов, когда мы в это солнечное теплое утро перебирались через Турецкий вал, вдруг уселся на самом гребне и, подставив лицо свежему вешнему ветерку, восхищенно сказал:

— А красота-то какая, товарищи! Вот если останусь жив, приеду сюда после войны с фотоаппаратом и увековечу места боев и всю эту красотищу! — Потом застенчиво улыбнулся и добавил: — Ну и всех, кто останется жив и приедет, сниму тоже.

Но замыслам этим осуществиться было уже не суждено. О гибели Миронова я уже рассказал выше. А вспоминаю его снова живым, наверное, потому, что ни в памяти моей, ни в душе друзья мои не умирают никогда!

Бегут годы. Пылает над тихим Перекопом за рассветом рассвет. Ультрамариновой синевой сияет над Крымом мирное небо. Насквозь пронизанные радужными лучами и ласковым шумом, набегают на берега изумрудно-теплые волны. До опьянения терпко, душисто и радостно цветут по весне, словно громадные птицы, разметав розовато-белые крылья, яблоневые и персиковые сады. Шумят и смеются на пляжах разноцветные купальщики. Беззаботно смеются дети.

Но никогда, никогда не придут сюда многие из тех, кто сражался когда-то за мирное это небо, за радостный детский смех, за красоту природы. У них было множество имен: Константин Кочетов, Николай Пермяков, Алексей Бурцев, Миронов, Шангелая, Семенов, и еще, и еще, и еще… Всего около двадцати миллионов, отдавших за мирное наше счастье самое дорогое, что имеет человек, — свою жизнь. Будем же делами нашими достойны их мужества!

Фронтовая весна сорок четвертого года. Февраль, март, апрель. Вы скажете мне, что февраль — это зимний месяц? Что ж, в Ленинграде, в Москве или в Брянске так оно и есть. Дует пронзительный ветер и кружит, стеля вдоль полей и дорог, колючие тучи снега. А тут, у ворот Крыма, февраль был не тот. Не зимний. Весь февраль и март задиристо-яркое солнце бойко отражалось в лужах и в агатово-черных отвалах грязи совсем по-весеннему.

Какими же были мы тогда упрямыми, сильными и веселыми! А главное, молодыми! Мы умели, там где надо, не дрогнув, стоять под пулями, по нескольку суток не спать, меся сапогами густую, как деготь, грязь, и даже пылко влюбиться в случайно увиденную сельскую девчонку или строгую, но улыбчивую регулировщицу на дороге. Но поводов для таких эмоций было у нас, конечно же, редкостно мало. Война есть война. Впрочем, об одном веселом лирическом эпизоде я сейчас расскажу. Ибо какая весна без лирики, пусть даже фронтовая!