Дума о Севастополе

Сегодня 30 декабря 1978 года. Вот уже несколько дней в Переделкино, как и во всем Подмосковье, лежит и не тает новорожденный снег… Пожалуй, он знает, что является первым, и это ему, очевидно, очень нравится. Он лежит, раскинувшись на мягкой желтой листве, на высохших травах, словно малыш в удобной постели, и настроение у него, кажется, отменное. Он сверкает на утреннем солнце самой что ни на есть первозданной белизной и улыбается влажно и беззаботно. В воздухе для декабря теплынь, всего три градуса ниже нуля.

Я гуляю, как всегда, по своей нахоженной дорожке от пятачка перед Домом творчества до калитки на улице Серафимовича. И у меня на душе тоже как-то необычно светло и покойно. Словно и нет на свете ни споров, ни недугов, ни огорчений. А если и есть что-нибудь, то исключительно одни только удачи, хорошие друзья и приятные сообщения о включении в планы издательств моих новых книг.

Ни ветерка. Он тоже, видимо, ощутив торжественную красоту нынешнего утра, не шумит, не крутится, а стоит на цыпочках в кустах, поджимает попеременно озябшие ноги, но не решается нарушить эту тихую радость. Спасибо ему!

Однако снег хотя и молодой, хотя и первый, но инстинкт самосохранения у него, кажется, есть. Улыбаясь весело солнцу, он вместе с тем чувствует, что излишняя доверчивость на первых порах — плохая гарантия от невзгод. Поэтому периодически он как бы опускает штору и вызывает пополнение в виде пушистых воздушных десантов. И тогда между небом и деревьями повисают мириады крохотных невесомых парашютиков. Бесчисленные полки пушисто и важно опускаются на березы, тополя и скамейки. Причем совершенно бесшумно, как и полагается настоящему десанту. И тогда, почувствовав себя вновь уверенно и отбросив занавес, при этом став еще белее и прекраснее, первый снег снова улыбается солнцу доверчиво и лукаво…

Я гулял, заложив руки за спину, привычным маршрутом. Сто двадцать метров туда и столько же обратно. Дорожка так знакома, что о ней почти не думаешь, а думаешь о многом, о разном, едва ли не обо всем… Воистину безграничен полет человеческой мысли. Кто скажет, о чем может думать человек, шагая по дорожке в такое вот улыбчивое белоснежное утро? О войне?! Да, как ни парадоксально это может показаться кому-то, но думал я о войне. А точнее, об одном эпизоде, об одном только дне из многих сотен других. Причем не кровавом, а чем-то даже по-своему светлом. Впрочем, очень удивляться не надо. Определенная нить в этих раздумьях была и ассоциативность ощущений, видимо, тоже. Первый снег… Да, вот именно первый снег. И возник в моей памяти один эпизод, который произошел едва ли не в этот же самый день ровно тридцать пять лет тому назад, а именно в декабре 1943 года под Перекопом.

А вспомнился мне этот далекий военный зимний день не только по ассоциации с нынешним первым снегом, а еще, вероятно, и потому, что этот день — один из очень немногих, оставивший в душе, ну, романтическое ощущение, что ли. Хотя слова «война» и «романтика» почти полностью исключают друг друга, в этом я абсолютно убежден. И если находятся еще люди, которые спустя многие годы пытаются в романах, спектаклях или киносценариях романтизировать какие-то эпизоды войны, то с полной ответственностью говорю, что все это кощунство, фальшь и больше ничего. Я прошел войну с начала и почти до конца, воевал на севере и на юге, видел светлые и черные дни и знаю, что говорю. День же, о котором я вспомнил сейчас, конечно же, никакая не романтика. Просто вот такое ощущение возникло у меня в душе, так как день этот был единственным, когда я, может быть, на несколько минут заглянул и шагнул в детство, в то далекое, невозвратное, довоенное, при воспоминании о котором еле ощутимо сжимается сердце. И еще запомнился мне этот день, видимо, потому, что тогда я впервые увидел будущую героиню моей поэмы «Шурка».

Но расскажу по порядку, хотя событий-то, в сущности, в этот день не произошло почти никаких. Осенью 1943 года войска 4-го Украинского фронта, командовал которым генерал армии Толбухин, прорвали на одном из участков у Перекопа мощную оборону врага и заняли кусок Турецкого вала против Армянска. Заняли, закрепились, но дальше ни с места! Враг уцепился за Армянск, что называется, всеми лапами и впился крепче, чем клещ. Так и стояли на протяжении нескольких месяцев друг против друга две армии в каком-то напряженно-злом равновесии, выбирая, однако, момент, чтобы, собравшись с силами, отчаянно рвануться вперед.

Вражеская оборона проходила через Армянск. Впрочем, Армянска-то практически никакого давно уже не существовало, а возвышались одни саманные и каменные развалины. Перед Армянском — наша пехота. За ней — противотанковые и легкие батареи. За ними — Турецкий вал, хмуро поглядывающий в ров глубиной, вероятно, этажей в пять или шесть, если измерять масштабами зданий. Ну, а за Турецким валом резервы пехоты, танковые, артиллерийские и другие подразделения и части.