Читаем Думай, что говоришь полностью

Мы не знаем ни где происходит действие, ни кем являются его герои, но нам уже ясно главное: «будет бунт». И это слово с сильным эмоциональным зарядом возбуждает наш интерес. Главный герой, носящий весьма вычурную фамилию Дездемонов, придуманную автором в память о невинно пострадавшей жене Отелло, должен отправиться парламентером к таинственному Ему (видимо, начальнику) и смело заявить в лицо, что:

«Мы живем во второй половине XIX столетия, а не черт знает когда, не в допотопное время! Что дозволялось этим толстопузам прежде, того не позволят теперь! Нам надоело, наконец! Прошло уже то время, когда»…

Но, попав в кабинет начальника, бедный Дездемонов оробел:

«Войдя в кабинет, Дездемонов остановился у двери и дрожащей рукой провел себя по губам: ну, как начать? Под ложечкой похолодело и перетянуло, точно поясом, когда он увидел лысину с знакомой черненькой бородавкой… По спине загулял ветерок… Это не беда, впрочем; со всяким от непривычки случается, робеть только не нужно… Смелей!

– Эээ… Чего тебе?

Дездемонов сделал шаг вперед, шевельнул языком, но не издал ни одного звука: во рту что-то запуталось. Одновременно почувствовал депутат, что не в одном только рту идет путаница: и во внутренностях тоже… Из души храбрость пошла в живот, пробурчала там, по бедрам ушла в пятки и застряла в сапогах… А сапоги порванные… Беда!»

Здесь Чехов использует хорошо всем известный фразеологизм «душа ушла в пятки», переиначивает его и словно заново наполняет образами: «из души храбрость пошла в живот, пробурчала там, по бедрам ушла в пятки и застряла в сапогах»… Мы безошибочно «прочитываем» его иронический тон – но над кем он иронизирует? Над мелкими чиновниками-бунтарями?

Далее рассказ состоит буквально из одной прямой речи, в которую вклиниваются всего несколько скупых авторских ремарок:

«– Эээ… Чего тебе? Не слышишь?

– Гм… Я ничего… Я только так. Я, ваше – ство, слышал… слышал…

Дездемонов придержал язык, но язык не слушался и продолжал:

– Я слышал, что ее – ство разыгрывают в лотерею карету… Билетик, ваше – ство… Кгм… ваше – ство…

– Билет? Хорошо… У меня пять билетов осталось только… Все пять возьмешь?

– Не… не… нет, ваше – ство… Один билетик… достаточно…

– Все пять возьмешь, я тебя спрашиваю?

– Очень хорошо-с, ваше – ство!

– По шести рублей… Но с тебя можно по пяти… Распишись… От души желаю тебе выиграть…

– Хе-хе-хи-с… Мерси-с, ваше – ство… Гм… Очень приятно…

– Ссступай!

Через минуту Дездемонов стоял среди швейцарской и, красный как рак, со слезами на глазах просил у приятелей 25 рублей взаймы.

– Отдал ему, братцы, 25 рублей, а это не мои деньги! Это теща дала за квартиру заплатить… Дайте, господа! Прошу вас!

– Чего же ты плачешь? В карете ездить будешь…

– В карете… Карета… Людей пугать я каретой буду, что ли? Я не духовное лицо! Да куда я ее поставлю, если выиграю? Куда я ее дену?»

Заканчивается рассказ коротким резюме:

Перейти на страницу:

Все книги серии Русский без ошибок

Похожие книги

Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Второй том «Очерков по истории английской поэзии» посвящен, главным образом, английским поэтам романтической и викторианской эпох, то есть XIX века. Знаменитые имена соседствуют со сравнительно малоизвестными. Так рядом со статьями о Вордсворте и Китсе помещена обширная статья о Джоне Клэре, одаренном поэте-крестьянине, закончившем свою трагическую жизнь в приюте для умалишенных. Рядом со статьями о Теннисоне, Браунинге и Хопкинсе – очерк о Клубе рифмачей, декадентском кружке лондонских поэтов 1890-х годов, объединявшем У.Б. Йейтса, Артура Симонса, Эрнста Даусона, Лайонела Джонсона и др. Отдельная часть книги рассказывает о классиках нонсенса – Эдварде Лире, Льюисе Кэрролле и Герберте Честертоне. Другие очерки рассказывают о поэзии прерафаэлитов, об Э. Хаусмане и Р. Киплинге, а также о поэтах XX века: Роберте Грейвзе, певце Белой Богини, и Уинстене Хью Одене. Сквозной темой книги можно считать романтическую линию английской поэзии – от Уильяма Блейка до «последнего романтика» Йейтса и дальше. Как и в первом томе, очерки иллюстрируются переводами стихов, выполненными автором.

Григорий Михайлович Кружков

Языкознание, иностранные языки