Читаем Думай, что говоришь полностью

«Говорили долго, а пока они говорили, Макар (он грамотен) записывал, записав же… и т. д. Длинно, господа! Во всяком случае из сего проистекает мораль: не бунтуй!»

Но остались ли у вас сомнения, на чьей стороне автор? На стороне «вашего сиятельства» или бунтарей-чиновнков? Вроде бы над чиновниками он всласть посмеялся, а об их начальнике не сказал ни одного дурного слова. Но последний, откровенно вымогающий деньги у своего подчиненного, выглядит вовсе не так уж солидно, а бедный Дездемонов, которому теперь нечем будет заплатить за квартиру, начинает вызывать сочувствие. И мы понимаем, что призыв «Не бунтуй!», прозвучавший в конце – это сарказм. Чехов не заставлял нас прийти к этому выводу, он просто построил такой «лабиринт» внутри текста, что, проходя его, мы просто не могли не испытать тех эмоций, которые ожидал от нас автор, не могли не прийти туда, куда он нас вел, и не сделать того вывода, который он для нас приготовил.

А вот отрывок из «серьезного» произведения Чехова – из его знаменитой повести «Дама с собачкой»:

«В Ореанде сидели на скамье недалеко от церкви, смотрели вниз на море и молчали. Ялта была едва видна сквозь утренний туман, на вершинах гор неподвижно стояли белые облака. Листва не шевелилась на деревьях, кричали цикады, и однообразный, глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас. Так шумело внизу, когда еще тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства. Сидя рядом с молодой женщиной, которая на рассвете казалась такой красивой, успокоенный и очарованный в виду этой сказочной обстановки – моря, гор, облаков, широкого неба, – Гуров думал о том, как, в сущности, если вдуматься, все прекрасно на этом свете, все, кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия, о своем человеческом достоинстве».

Снова Чехов ничего не рассказывает о том, как герои чувствуют, только о том, что они видят, слышат и думают. Но все же мы без труда можем поставить себя на их место и почувствовать за них.

Этому мастерству Чехова научила его работа в газетах и журналах, работа ради куска хлеба – не только для него, но и для семьи. Чтобы добраться до этих денег, он должен был попасть в газетный формат, предписывавший, в частности, жесткие ограничений по длине текста («Длинно, господа!») и одновременно необходимость удивить читателя.

Разумеется, эти приемы не были личным изобретением Чехова или Тургенева. Их разработала вся русская литература в совокупности – уходя от дидактики XVIII века и продвигаясь от сентиментализма к реализму.

Но что делать нам, если мы не готовы идти путем Чехова?

Причина эмоций – конфликт

В центре любого произведения – будь то рассказ, напечатанный в журнале, история, поведанная в курилке, или публицистическая статья в газете – лежит коллизия. Конфликт между стариком и его женой, а по сути конфликт между желанием помочь сироте и страхом нищеты. Конфликт между желанием воздать преступнику по заслугам и состраданием. Конфликт между желанием студентов повеселиться и потенциальными проблемами, к которым можем привести это веселье. Конфликт между бедными запуганными чиновниками и начальником, а по сути конфликт между человеческим достоинством и страхом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русский без ошибок

Похожие книги

Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Второй том «Очерков по истории английской поэзии» посвящен, главным образом, английским поэтам романтической и викторианской эпох, то есть XIX века. Знаменитые имена соседствуют со сравнительно малоизвестными. Так рядом со статьями о Вордсворте и Китсе помещена обширная статья о Джоне Клэре, одаренном поэте-крестьянине, закончившем свою трагическую жизнь в приюте для умалишенных. Рядом со статьями о Теннисоне, Браунинге и Хопкинсе – очерк о Клубе рифмачей, декадентском кружке лондонских поэтов 1890-х годов, объединявшем У.Б. Йейтса, Артура Симонса, Эрнста Даусона, Лайонела Джонсона и др. Отдельная часть книги рассказывает о классиках нонсенса – Эдварде Лире, Льюисе Кэрролле и Герберте Честертоне. Другие очерки рассказывают о поэзии прерафаэлитов, об Э. Хаусмане и Р. Киплинге, а также о поэтах XX века: Роберте Грейвзе, певце Белой Богини, и Уинстене Хью Одене. Сквозной темой книги можно считать романтическую линию английской поэзии – от Уильяма Блейка до «последнего романтика» Йейтса и дальше. Как и в первом томе, очерки иллюстрируются переводами стихов, выполненными автором.

Григорий Михайлович Кружков

Языкознание, иностранные языки