Читаем Думай, что говоришь полностью

В выражении «тянуть невод» глагол «тянуть» употребляется в своем прямом значении. Но «тянуть с ответом» – это метафора. «Он быстро поднимался по лестнице» – все слова употреблены в прямом значении. «Он быстро поднимался по карьерной лестнице» – а это уже метафора. И таких примеров в русском языке очень много.

Возьмем глагол «волноваться». Море волнуется и по нему бегут волны. А когда волнуется человек, в его душе словно бушует буря. Какое поэтичное сравнение! В XX веке появились понятия «звуковые волны», «электромагнитные волны», а в XXI – еще и «гравитационные волны». Причем, если «звуковые волны» – это настоящие колебания воздуха, то «электромагнитные волны» – метафора, описывающая распространение электромагнитного поля в пространстве. Никакие частицы не колеблются, а лишь «волнообразно» изменяются векторы напряженности электрического и магнитного полей. Что же до гравитационных волн, это очень интересная тема, но я не чувствую себя достаточно компетентной, чтобы обсуждать ее. Попробуйте сами разобраться, является ли название «гравитационные волны» лишь метафорой или оно описывает реальные физические процессы. А мы продолжим исследовать «волны значений» в русском и иностранных языках.

Слово «ручка» имеет четыре значения.

1) Маленькая рука человека – обычно это слово используется для обозначения руки ребенка или женщины и имеет уменьшительно-ласкательный оттенок (строка из одного сентиментального романса: «Спрятался месяц за тучку, не хочет он больше гулять, дайте же, барышня, ручку к бедному сердцу прижать»).

2) Ручка сумки, чемодана, двери.

3) Ручка кресла, дивана.

И, наконец,

4) Ручка для письма. Логика понятна: «ручка» – это что-то небольшое, за что можно взяться. А по-английски все иначе. Рука человека («hand») и ручка инструмента («handle») – однокоренные, но вот ручка, которой пишут – «pen», и она однокоренная со словом «pencil» – карандаш.

Шляпка гриба или гвоздя называется так, потому что она напомнила кому-то из наших предков шляпку – головной убор. А ножа того же гриба или ножки стола ассоциировались с ножками человека и животного. Существует такая легенда: в викторианские времена чопорные дамы закрывали ножки стола или рояля драпировками, потому что «ноги показывать – неприлично». Кстати, эта история могла бы произойти и в России, ведь по-английски «ножки стола» называются так же – «table legs». Поймет англичанин и сходство между шляпкой гриба и обычной шляпой, ведь по-английски она называется «mushroom cap».

А вот общность волнам моря и волнением человека от британского взора ускользнуло бы, поскольку по-английски «волна» – «wave»; «волноваться» (вздымать волны) – «be choppy» или «be agitated» (если речь идет о легком волнении). А еще – «ripple», «be rough», «rise in waves», «surge», «billow» или «shak». А «испытывать душевное волнение» – «be excited», «be nervous», «be worried», «be uneasy», «be upset».

* * *

В самом деле, чаще всего эти метафоры будут уникальны для каждого языка. Например, когда я однажды плыла по Рейну на пароходе, меня поразила мысль: слова «река» и «течет» в немецком – однокоренные: «Ein Fluss» и «flisst». Мне это показалось очень поэтичным, и я пожалела, что нельзя дословно перевести такую особенность на русский. А уже упоминавшийся выше Серен Кьеркегор построил свою статью «Язык» на том, что по-датски слова «язык» и «говорить» звучат одинаково: язык – «tale», говорить – «at tale». Читая эту статью (кстати, очень рекомендую ее всем писателям), я увидела, что в примечаниях переводчик жалуется: мол, не нашел адекватного перевода этой игры слов. Она легко переводится на родственный датскому немецкий – «Die Sprache spricht», но по-русски можно сказать только «язык говорит», а эти слова – не однокоренные. Я подумала тогда, что могла бы ему помочь. Ведь под словом «язык» Кьеркегор подразумевал не мышцу, расположенную у нас во рту, а речь. И почему бы в таком случае не воспользоваться устаревшим глаголом «рещи» (то есть, «говорить») и не перевести это словосочетание, как «речь речет»?

Если вы не решитесь сразу взяться за статьи Кьеркегора, попробуйте начать с его романа «Дневник обольстителя». Это тоже философский трактат, но все положения философии изложены там в такой форме, что не могут не вызвать интереса.

И, раз уж мы заговорили об омонимах, давайте уделим им пару минут, ведь их набор для каждого языка тоже уникален. Здесь же можно вспомнить и об омографах (словах, которые пишутся одинаково, но произносятся по-разному – например, «зАмок» – и «замОк», «мукА» и «мУка), омофонах (звучат одинаково, но пишутся по разному: «туш» и «тушь») и омоформах (разные слова, совпадающие в отдельных грамматических формах; например, глагол «жечь» в 3-м лице множественного числа настоящего времени – «они жгут» – и «жгут», которым пережимают артерию).

Разумеется такой набор омонимов со всеми их разновидностями уникален для каждого языка, и я могу только посочувствовать переводчикам, которым приходится работать с произведениями, основанными на игре слов. Например, это стихотворение Марины Цветаевой:

Перейти на страницу:

Все книги серии Русский без ошибок

Похожие книги

Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Второй том «Очерков по истории английской поэзии» посвящен, главным образом, английским поэтам романтической и викторианской эпох, то есть XIX века. Знаменитые имена соседствуют со сравнительно малоизвестными. Так рядом со статьями о Вордсворте и Китсе помещена обширная статья о Джоне Клэре, одаренном поэте-крестьянине, закончившем свою трагическую жизнь в приюте для умалишенных. Рядом со статьями о Теннисоне, Браунинге и Хопкинсе – очерк о Клубе рифмачей, декадентском кружке лондонских поэтов 1890-х годов, объединявшем У.Б. Йейтса, Артура Симонса, Эрнста Даусона, Лайонела Джонсона и др. Отдельная часть книги рассказывает о классиках нонсенса – Эдварде Лире, Льюисе Кэрролле и Герберте Честертоне. Другие очерки рассказывают о поэзии прерафаэлитов, об Э. Хаусмане и Р. Киплинге, а также о поэтах XX века: Роберте Грейвзе, певце Белой Богини, и Уинстене Хью Одене. Сквозной темой книги можно считать романтическую линию английской поэзии – от Уильяма Блейка до «последнего романтика» Йейтса и дальше. Как и в первом томе, очерки иллюстрируются переводами стихов, выполненными автором.

Григорий Михайлович Кружков

Языкознание, иностранные языки