Думай, как Эйнштейн

С раннего детства гонимый за одну лишь принадлежность к корням своей нации, он страстно мечтал об обществе всеобщего равноправия. Незадолго до смерти он обрисовал свое видение будущего в письме к политику Цви Лурии – одному из тех, кто подписал Декларации независимости Израиля:

Важнейшим аспектом нашей политики должно стать наше неизменное и однозначное желание обеспечивать равенство для арабских граждан, живущих в нашей среде… Наше отношение к арабскому меньшинству – настоящий пробный камень нашего нравственного стандарта.

Зная, какие сложные чувства испытывал Эйнштейн в отношении Израиля, нечего и удивляться тому, что в 1952 году он не воспользовался шансом стать президентом собственной нации, когда Вейцман, занимавший эту должность, скончался. Премьер-министр Давид Бен-Гурион чувствовал, что просто обязан предложить эту должность Эйнштейну, учитывая огромную общественную поддержку столь именитого кандидата. Но, к облегчению всех организаторов этого процесса, проживавший в США ученый вежливо отказался, сославшись (и, видимо, вполне справедливо) на то, что для подобной работы ему не хватает ни природной склонности, ни жизненного опыта. Говоря по телефону с послом Израиля в Вашингтоне, он прямо заявил: «Я – определенно не тот, кто на это способен».

Хотя еврейство Эйнштейна почти наверняка сыграло огромную роль в его биографии, под конец жизни он стал возражать против того, чтоб его причисляли как к этой, так и к любой другой национальной культуре. В 1918 году он объяснял немецкому математику Адольфу Кнесеру: «По рождению я еврей, по паспорту швейцарец, а по сути своей – человек и только человек, без всякой привязки к какому-либо государству или национальности».

Его отношение к своему «нерелигиозному еврейству», пожалуй, лучше всего выражено в статье, которую он написал для журнала «Коллиерз» двадцать лет спустя: «То, что объединяло евреев тысячи лет и объединяет сегодня, – это прежде всего демократические идеалы социальной справедливости в сочетании с идеалами взаимопомощи и терпимости к людям».

Научись расслабляться

Он бороздил моря, как Одиссей.

Марго Эйнштейн, приемная дочь Эйнштейна

Работе Эйнштейн отдавался с безжалостной самоотдачей – и при этом не принадлежал к породе людей, которые для удачного расслабления заводят себе всевозможные хобби. Его близкая знакомая Элис Калер однажды обмолвилась, что одним из немногих его увлечений было разгадывание головоломок – то есть, по сути, на отдыхе он делал то же, что и на работе. Однажды, вспоминает она, она подарила ему «китайский крест» – трехмерную механическую головоломку повышенной сложности. К разочарованию самой Калер, Эйнштейн собрал ее за какие-то три минуты.

Так что же он делал, если хотел расслабиться? Во-первых, хотя вряд ли это предписывали ему доктора, он очень любил курить трубку (а также сигары, к большому неудовольствию второй жены). Поскольку был убежден, что через клубы густого дыма мир проступает ярче и отчетливей. Преданность Эйнштейна трубке была столь велика, что в 1950 году его наградили пожизненным членством в Клубе трубкокурителей Монреаля. На церемонии посвящения он отметил: «Курение трубки отлично способствует принятию спокойных и взвешенных решений по любым человеческим проблемам».

Куда полезнее для здоровья было его второе серьезное хобби – яхты, на которых он ходил на Цюрихском озере еще в студенчестве. Из всех достоинств плавания под парусом Эйнштейн выше всего ценил возможность достижения душевного равновесия. Активное участие в регатах не интересовало его; напротив, он считал яхты «спортом, который требует наименьших затрат энергии». Сам он меньше всего походил на какого-нибудь Бена Эйнсли, скорее напоминая Мистера Крыса из «Ветра в ивах»[8]. Иногда он плавал и с друзьями, но чаще всего – без компании, наслаждаясь возможностью побыть со своими мыслями наедине – вдали от рабочего стола и тех, кто от него постоянно чего-нибудь требовал.

Прогулки на яхте дарили ему редкий шанс абсолютной свободы. Он стремился к независимости так отчаянно, что даже отказывался надевать спасательный жилет, несмотря на то что плавать почти не умел. Свое увлечение он сохранил и после переезда в США, неизменно выбирая для летнего отдыха места, где можно ходить под парусом. Со временем он приобрел себе семнадцатифутовую[9] деревянную лодку, которую назвал «Тинеф» (что на иврите означает «развалюха»). Свое наслаждение от яхтинга он описывал в 1954 году в письме к бельгийской королеве-матери Елизавете: