Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном

Подъезжая к лагерю, я сразу отметил про себя явное напряжение, буквально висевшее в воздухе. Я знал и о недавней вспышке чумы, пришедшей откуда-то из Азии, которая со скоростью лесного пожара пронеслась по всем северным римским гарнизонам, еще более осложнив их положение. Известно мне было и то, что маркоманы (самое воинственное из северных племен эпохи, под чьими знаменами сплотились германские войска, но оказавшееся все равно разбитым римскими легионами в прошлом году) принесли невиданно щедрые жертвы своим богам и теперь были готовы биться насмерть, чтобы взять реванш. Одного из центурионов – военачальников среднего звена – варвары сумели выманить в лес и взять в плен. Под жестокими пытками тот рассказал все о боеспособности гарнизона, которая из-за эпидемии и рассеяния сил по постам вдоль границ отнюдь не была внушительной. Присутствие в лагере самого императора, которого язычникам еще никогда в истории не удавалось убить или взять в плен, делало цель еще более желанной. Нападения варваров ждали со дня на день; число часовых на постах было удвоено, чтобы враг не смог застать лагерь врасплох ночью.

Лагерь, как обычно, находился на возвышении, и по своей планировке напоминал римский город в миниатюре, но не из камня и мрамора, а из дерева. Каменными были только прочные широкие стены и главные здания в центре, включая ставку императора. Когда я прошел всех часовых и стражей и получил добро на проход от самого императора, мне разрешили войти. Зная обычаи поразительной роскоши, которой окружали себя богатые римляне – даже те, кто и мечтать не мог увидеть правителя лично – я был поражен аскетизмом помещения. Оно было просторным; несмотря на зиму, на столе стояло блюдо со свежими фруктами, на стенах висели несколько картин по древнегреческим мотивам. Сбоку стояло большое резное деревянное ложе с балдахином. Но не было совершенно никакой роскоши.

Марк Аврелий был образцом интеллектуала не только с точки зрения своего образа жизни, но и внешне: достаточно высокий, стройный, подтянутый, с большой копной волос – русых, а теперь отливавших благородным серебром, мягкой ухоженной бородой, правильными чертами лица и почти огромными, необычно проницательными голубыми глазами.

Я не стал становиться перед ним на одно колено и отдавать салют, как обычно делалось; лишь приложил руку к груди и как можно вежливее кивнул. Марк Аврелий ответил небольшим, слегка усталым взмахом руки. Император, разумеется, не был знаком со мною, но близко знал нескольких моих родственников. Встретил он меня тепло, приветливо, но без лишнего показного гостеприимства, сразу перейдя к делу. Однако перед этим несколько мгновений внимательно рассматривал меня, и наконец сделал комплимент:

– Человека хорошего и искреннего я вижу по глазам. Мы можем разговаривать вполне открыто.

– Спасибо, великий цезарь. Но мне кажется, в нынешнее время со всяким разумнее быть настороже.

– Говорить правду – дело не воли, а привычки. Просыпаясь каждое утро, мы знаем, что сегодня нам предстоит встретиться и с наглецом, и с трусом, и с мошенником. Но это их проблемы, что они такие. Нельзя подстраиваться под их пороки, лучше подавать им пример собственного достоинства. Но вы, я уверен, не из таких. Дайте мне бумаги, я их посмотрю.

Он читал быстро и задавал вопросы по мере чтения. Я вкратце описал ситуацию в южных провинциях, где, к счастью, в последнее время было почти спокойно, рассказал несколько примечательных недавних историй из жизни римской знати, в том числе довольно забавных. Бюджет игр на мартовские иды, когда открывался гладиаторский сезон, и зрители, соскучившиеся за зиму по состязаниям, валом валили в еще холодный, с влажными от дождей каменными скамьями Колизей, был весьма щедр, и император придирчиво изучил каждую статью расходов, сократив часть из них. Война – не война, а вокруг игр крутилась большая часть светской жизни Рима, зрелища для которой были так же важны, как хлеб для бедняков.

– Если бы на все была моя воля, запретил бы эти жестокие бессмысленные сражения. Но я реалист и понимаю, что Рим бы мне этого не простил. Все, что я могу сделать – издать указы о том, что бойцы должны сражаться тупым оружием, и что поверженных нельзя добивать. Насколько полезнее я мог бы распорядиться всем этим золотом, что тратится впустую.

– Весь Рим с нетерпением ждет открытия. Из Африки привезли несколько перспективных команд, зрители ждут их поединков и уже сделали огромные ставки на то, какая из них выживет. Ваш сын и соправитель Коммод, как всегда, сам будет участвовать в показательном бою, открывающем сезон.

– Я знаю. Меня когда-то критиковали даже за то, что я взял лучших и верных Риму гладиаторов в свои легионы на время войны, пообещав им свободу. Мне они очень помогли в боях с германцами, а заевшаяся римская знать жаловалась, что тот сезон игр вышел недостаточно захватывающим.