Думаю – следовательно, играю!

Глупо было бы употреблять запрещенные вещества – и по совести, и из-за того, что нас тут же выгонят из команды. В начале года медики, которые обслуживают команду, представляют нам список лекарств, которые нам нельзя принимать, и я звоню доктору всегда, даже если мне нужно выпить простой аспирин, потому что необходимо всегда быть внимательным. В такие моменты я как Матри, хотя надеюсь никогда по-настоящему не стать таким, как он. Я злюсь, слушая интервью каких-нибудь велосипедистов, рассказывающих, что игроки в футбол слишком богаты, слишком часто выступают по телевизору, ведут себя как примадонны, забывая, что наш мир абсолютно чист.

Меня совсем не удивляют новости о старых спортсменах, сообщающие, что они принимали какие-то вещества. Их уже даже не показывают в прайм-тайм, ведь считается, что долгие годы это было обычной практикой. Очень жаль. Кажется, что это делали все – вряд ли нормальный человек сможет проехать на велосипеде триста километров в день, на следующие сутки столько же, и опять столько же еще через сутки.

«Тур де Франс», «Джиро д’Италия» постоянно мелькают в газетных заголовках: на некоторых высотах глохнут моторы, но велосипедисты не сдаются. Легализовать допинг, по-моему, плохая идея, лучше сделать на пути больше остановок для отдыха.

Я испытал неприятнейшее чувство, когда Лэнс Армстронг признался, что принимал допинг перед некоторыми соревнованиями, чтобы подняться на подиум. Неприятно даже не само его признание, а тот факт, что перед этим он сто раз отпирался, угрожая тем, кто посмел обвинить его в чем-либо подобном. У американского велосипедиста отобрали все его семь «Тур де Франс», после того, как он признался, что поднялся на Эйфелеву башню на вертолете, а не пешком. Ноль очков.

Наверное, когда ребята начинают учиться ездить на велосипеде, их учат не обманывать, дают им список тех, кто принимал допинг, тех, кто слишком рано умер от него. Такая терапия необходима – как те надписи на пачках сигарет, которые предупреждают, что КУРЕНИЕ НАНОСИТ ВРЕД ЗДОРОВЬЮ большими буквами, и вся ответственность – на курильщике. На велосипедах надо писать НИКАКИХ ВЕЩЕСТВ НА ТРАССЕ.

Если я смотрюсь в зеркало утром, когда встаю, или вечером, прежде чем пойти спать, я вижу относительно некрасивого мужчину, с небритой бородой, нечесаной гривой, кривым носом, немного оттопыренными ушами и мешками под глазами. В то же время я вижу человека, который счастлив тем, что он прожил, и гордится каждой секундой своего прошлого.

Джино Больсиери в «Флеро», а за ним Роберто Клеричи в «Волюнтас» первыми поняли, что моя идеальная роль на поле – играть в зоне перед защитниками; они же были и первыми людьми, которые – помимо папы Луиджи и мамы Ливии – неустанно напоминали мне, что легкой победы не бывает. Если ты погонишься за легкой победой, ты рано или поздно окажешься в аду и проиграешь. И это ад, который создал ты сам.

Мне есть чем гордиться, внутри меня не гаснет олимпийский факел, пожар гордости, страсти и огня, питаемого одним лишь удовольствием. Чтобы погасить его, нужно погасить меня, мою душу. И думаю, многие это понимают. Даже руководители клуба «Аль Садд», арабской команды, которая в 2011-м прошла отбор на клубный чемпионат мира.

– Андреа, тебя хотят эти, из Катара.

Когда мой агент Тинти звонит, не здороваясь, – дело серьезное.

– Что, прости?

– Ты поедешь играть в Катар.

– С ума сошел? Ни за что.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что еще рано.

Мой последний сезон в «Милане» должен был вот-вот начаться, и я не собирался переходить.

– Гвардиола тоже там играл.

– В конце своей карьеры.

– Хорошо, из вежливости ты должен с ними встретиться.

– Когда они приедут?

– Они уже в Милане. Надень галстук, я заеду за тобой через час.

Они ждали меня в супершикарном отеле «Принц Савойский» у центрального вокзала – того самого, в котором останавливался Дэвид Бекхэм, когда приезжал в Милан. На встрече присутствовали владелец клуба, руководители и куча адвокатов.

– Привет, контракт готов.

– Здравствуйте и вам, такая огромная честь для меня…

– Тебе у нас понравится.

– Очень приятно, меня зовут Андреа Пирло.

– Не надо решать слишком быстро, у тебя есть пара минут подумать.

– Я пришел понять, кто вы такие.

У нас было лингвистическое недопонимание, пространственно-временной разрыв: я сконцентрировался на настоящем, а они уже пребывали в будущем. А затем я понял, что Дед Мороз существует.

– Андреа, сколько у тебя детей?

– Двое.

– В Катаре отличная английская школа.

– Я хотел бы, чтобы они говорили на итальянском.

– Мы построим новую и пригласим итальянских преподавателей. Тебе нравится водить машину?

– Да.

– Мы будем рады подарить тебе парочку «Феррари».

– Парочку?

– Если ты будешь скучать по Италии, у тебя будет всегда готовый взлететь частный самолет.

– Но…

– Контракт на четыре года уже готов.

– Спасибо, но…

– Сорок миллионов евро.

В этот момент включился Тинти:

– Сорок миллионов за четыре года, не за сезон. Ты же знаешь, кризис.

– Знаю.

– Но если десяти миллионов в год тебе мало, мы можем обсудить это.

Это было чересчур, и мне пришлось сразу заговорить, чтобы не впасть в искушение: