Думание мира

Религия? Но ей были нанесены в России два страшных удара ― петровский раскол и ленинское истребление; третьим, не менее страшным испытанием, хоть и растянутым во времени, было огосударствливание Церкви ― после такой компрометации спасти ее непросто. Годы запрета и катакомбности вроде бы помогли сформировать поколение искренних неофитов ― но тут грянуло очередное Верховное Насаждение, и к этому искушению Церковь в очередной раз оказалась не готова. Из церковных публицистов и мыслителей, думаю, это как следует понимает один о. Андрей Кураев, но он, сколько могу заметить, пока в меньшинстве.

Мораль? Но у разных сословий в России всегда была разная мораль, и уничтожение этих сословных барьеров, сиречь конвергенция, так никогда и не доходило до конца. Никакого общего нравственного кодекса не было даже во времена «небывалого единения» ― коммунисты завели себе отдельный моральный кодекс и нарушали его почем зря, а интеллигенция считала недопустимым хоть в чем-то совпадать с властью и к официальной морали относилась с демонстративным презрением (почему блатная мораль и проникла так широко в диссидентскую среду; впрочем, на это были и исторические причины ― диссидентов усердно сажали, а блатные охотно пользовались диссидентской фразеологией ради легитимизации).

Идеология? Тут, казалось бы, наметился некий прогресс ― потому что большевики предложили России идею надконфессиональную и, если угодно, сверхклассовую (после уничтожения РАППа идея пролетарского происхождения как высшей доблести окончательно перестала быть актуальной). Мы строим новое общество, в котором человек труда будет хозяином всего. Очень славно, и на этом пути были достигнуты определенные результаты, ― но такая идея могла прохилять в любом обществе, кроме российского. Российское было до такой степени расколото, что утопический проект нового общества превратился в очередной предлог для самоистребления ― и только Великая Отечественная война позволила этому проекту продержаться еще лет тридцать; к началу сороковых откровенное разочарование в нем было уже нескрываемо. Не думаю, что массовые репрессии были заложены уже в природе этой утопии ― причина, скорей, в природе страны, в истории которой массовыми репрессиями оборачивается любая, хотя бы и самая безобидная идея; в стране, где нет единой нации, то есть общих для всех незыблемых правил, никакая идеология не обеспечит единства и прогресса.

Культура? Но с ней-то расправились наиболее безжалостно. Да, долгое время именно любовь к русской (впоследствии советской, мультинациональной) культуре была единственным обручем, скрепляющим нашу бочку. Надо было очень постараться, чтобы одна из культурнейших стран мира ― этой культурности не мешал даже идеологический гнет, с которым научились изобретательно взаимодействовать, ― за двадцать лет растеряла весь свой багаж, включая школьное образование. То, что происходит сегодня с отечественной культурой, больше всего напоминает жуткую сцену из «Призрака грядущего» Артура Кестлера ― где люди после ядерного взрыва передвигаются на карачках и общаются стонами. Есть, конечно, робкие попытки вспомнить слова и подняться с четверенек ― но они, прямо скажем, не поощряются.

Остается лишь самая примитивная, наиболее архаичная самоидентификация ― родовая. Как уничтоженная или выжитая из страны наука уже не может обеспечить никакого промышленного рывка ― так и систематически уничтожаемая культура и общественная мысль не могут уже предложить населению никакой системы взглядов; в результате страна качает нефть ― и внутренне вполне готова к тому, чтобы так же неэкономно распорядиться вторым своим стратегическим запасом, а именно кровью. Кровь и нефть — два главных резерва нынешней России; и прогноз получается мрачный, поскольку этот резерв действительно последний. После него начать с нуля уже не получится.