Думание мира

Я выбрасываю книги без сожаления, с облегчением, хотя еще два года назад выкинуть книгу у меня не поднялась бы рука ― все-таки она зачем-нибудь нужна, пригодится, люди старались, в конце концов… Книга утратила всякую сакральность, превратившись в продукт, и в этом качестве уже неинтересна даже автору. Добавим к этому российскую свободу книгоиздания, за которую нельзя не держаться ― как-никак последнее завоевание гласности; можно издаться за свой счет, крикнуть о том, о чем не крикнешь ни в газете, ни по телевизору… Но что-то приток гениев из Интернета заставляет себя ждать: там клонируют все ту же бумажную или толстожурнальную прозу, все те же стихи образца семидесятнического котельного модернизма, а изобретением собственных приемов и тем отнюдь не озабочены. Потому что нужен успех, а успех возможен только по чужим лекалам. Так им, авторам, кажется. Выступая в функции издателя, каждый автор, доселе недовольный издательским произволом, наступает на все чужие грабли ― раскручивая раскрученное, повторяя вторичное, переваривая съеденное.

Я не утверждаю, что в советское время не издавали халтуры. Издавали, и девяносто процентов тогдашних книг ― от семейных саг П. Проскурина до комсомольских методичек ― давно и заслуженно отправились в макулатуру. (Правда, в Проскурине хоть дух времени отразился, его книги имеют теперь историческую ценность, а в книгах Робски и этого нет ― приметы времени клишированы, почерпнуты из газет и телевизора; графоманить тоже надо уметь.) Просто наряду с этой халтурой к читателю просачивалось и нечто живое ― потому что в идеологическом руководстве культурой всегда есть щели. Они насмерть законопачены только в рыночные времена ― потому что идеолога можно обмануть, а кассовый аппарат не обманешь. Он вообще думать не умеет.

Не надо обманываться человечной, трогательной внешностью буккроссинга. Это благотворительность по принципу «На тебе, Боже, что мне негоже», или еще прозаичнее ― «Лучше в вас, чем в таз». Книга, которую хочется забыть на скамейке после однократного прочтения, ― плохая книга. Такие одноразовые книги формируют одноразовых людей ― идеально рентабельных, удобных для зарабатывания денег, но неприемлемых в личном общении: у них нет правил, с ними не о чем говорить. Скоро их тоже будут забывать на скамейке. Своего рода флешмоб: обмен мужьями. Он мне все уже рассказал, больше ничего не знает. Возьмите кто-нибудь, муж приличный, в хорошем состоянии, нормального питания, глаза голубые. Жена тоже ничего себе. Заберите кто-нибудь, а то комнату загромождает. Не пропадать же. Готовит опять-таки. Правда, всего два блюда, но уж в них вкладывает всю душу.

Это нормальные отношения новых людей, воспитанных новой культурой. Они годятся один раз попить кофе, один раз переспать, один раз съездить в Египет или Анталью. Но жить с ними нельзя. Что мы, собственно, уже и наблюдаем.

2006 год

Молчание классики

Представьте себе человека, у которого на чердаке стоит заветный сундук. Он старается его не открывать, чтобы не потревожить хранящиеся там драгоценности, но пребывает в твердой уверенности, что этот запас, еще от предков, в его полном распоряжении. При крайней нужде его всегда можно достать: смотрите, что у меня есть! В один прекрасный день он хочет все-таки посмотреть на свои сокровища ― «Я каждый раз, когда хочу сундук мой отпереть…» ― и отпирает. И вылетает оттуда белое облако моли, а на дне лежит какой-то бурый порошок, оставшийся от шубы. И все.

Нечто подобное испытывает сейчас россиянин, желающий обратиться к великому наследию. Нет, что говорить, отчасти мы сами виноваты! Это ведь мы сами держали классику в советском сундуке, запрещали кощунственное осовременивание ― и в результате жемчуг, который не носят, погас без соприкосновения с живым телом. Остался набор штампов: письмо Онегина к Татьяне, небо Аустерлица, «Не говори красиво», «Что такое обломовщина» и «Почему люди не летают». Достаточно почитать школьные и абитуриентские сочинения этого года, чтобы окончательно увериться ― русская классика детям чужда, они не знают контекста, мыслят механистически, без понимания и соучастия повторяют бессмыслицу: «Настоящий нигилист не верит никому, а только лягушкам», «Почувствовав, что любит Одинцову, Базаров немедленно убежал в лес», «Князь Андрей поднял голову и в облаках увидел Наполеона», «Князь Андрей мечтал о своем кулоне, и французы отдали ему его» (напоминаю, что князь Андрей мечтал о своем Тулоне, а отняли у него ладанку), «Только после вступления французской армии в Москву Наташа Ростова ощутила себя настоящей русской женщиной», «Внимательные глаза доктора Чехова изучали больных, а умелые руки между тем делали свое дело».