Дунай

Габсбургский миф, противопоставляющий Дунай Рейну, коренится в этом историческом разрыве, и чем острее разрыв, тем быстрее формируется миф. Накануне окончания Первой мировой войны Гофмансталь воспевал «австрийца», подчеркивал свойственную ему как приверженному традиции человеку самоиронию и скептическое отношение к истории и противопоставлял его молящемуся на государство «пруссу», последователю диалектической и донельзя фанатичной мысли. В 1920-1930-е годы кризис идентичности новорожденной, маленькой Австрийской республики, потерявшей империю сироты, еще сильнее подталкивал теоретические рассуждения о категории «австрийскости», о «человеке австрийском», якобы существовавшем извечно и вовсе не похожем на немца.

Австрофашизм, пытавшийся противопоставить себя нацизму, несмотря на глубочайшие противоречия, развил эту традицию. Отказ идентифицировать себя с немецким элементом вынудил австрийцев постоянно задаваться вопросом о собственной идентичности; в итоге было объявлено, что австрийской нации вовсе не существует (столетием раньше об этом говорил барон Андриан-Вербург), напряженные размышления вылились в бесконечное самоочернение — обнаружилось, что определить «австрийскость» невозможно, и эта неопределенная, аномальная сущность австрийской нации даже стала предметом гордости.

Дунай будет уводить нас все дальше от Рейна или предназначение Дуная — быть эмиссаром германских вод на Востоке? Различные политические миттельевропейские проекты в различные эпохи колеблются между планами многонациональных конфедераций (подобно плану Франца или Поповичи) и программами установления немецкой гегемонии (как проекты Наумана). Литераторы обычно видят только «стоящий за нациями» Дунай, историки не могут не считаться с немецким характером дунайской Австрии, с золотом Рейна, нередко сверкающим в водах голубого Дуная.

Широкие политико-историографические дебаты об Австрии во многом упираются в роль немецкого элемента, в его связь с прочими живущими в империи нациями, в то, насколько близки и/или далеки «немцы» и «австрийцы». Австро-немецкая перспектива означает не только германский национализм; в определенные исторические эпохи (например, после катастрофы 1918 года, когда демократы и социалисты мечтали о единстве с Германией) она означала идентификацию с цивилизацией, которая воспринималась как главный носитель прогресса, как во времена Иосифа II и либерализма XIX века. Аншлюс 1938 года стал трагическим, карикатурно извращенным воплощением подобного симбиоза между немецким лидерством и прогрессивными настроениями.

Оспариваемая связь между Миттель-Европой и германством нередко становилась драматическим мотивом, который, говоря о Генрихе фон Шрбике, подчеркивает Ардуино Аньелли. Фон Шрбик видел в габсбургской монархии синтез универсальной идеи, имперской идеи и миттельевропейской идеи, причем этот синтез, по мнению фон Шрбика, усиливал немецкий универсализм, многовековую историческую миссию германского народа на пространстве Дуная и осознание этой миссии. Фон Шрбик противился идеалу kleindeutsch, малой Германии, то есть идентификации германского и прусского, а также идеалу grossdeutsch, великой Германии, связанному с венской традицией; он противился всякой «австрийскости» во имя общегерманской перспективы. В этой перспективе австрийская идея (и «Миттель-Европа», которой фон Шрбик посвятил знаменитую статью 1937 года) кажется «по сути, немецкой идеей»; Австрия — «часть немецкой души, немецкой славы и немецкой ответственности»; миссия габсбургской империи в том, чтобы утвердить высшую германскую идею в Центральной и Восточной Европе, создать на ее пространстве универсалистскую цивилизацию, то есть священную-римскую-имперскую-германскую цивилизацию.

Значит, спускаясь вниз по течению Дуная, мы попадаем в каролингскую ойкумену? Фон Шрбик не был ни националистом, ни расистом; немецкая цивилизация означала для него христианскую универсальность Священной Римской империи, которая должна была перейти границы всякого государства и навязать собственную высшую этическую ценность всякой политике чистой силы. Он неоднократно говорит о мирном сосуществовании немецкого народа с другими народами на пространстве Центральной Европы, о признании за всякой другой нацией полного права на существование. Однако, по его мнению, именно немецкий народ более всего подходит на роль вождя Центральной Европы, только он способен стать посланником цивилизации и универсализма. Священная Римская империя по национальности немка.