Дура LEX

Доказательств не было никаких. Я принюхался — соленый ветер, горьковатый аромат каких-то деревьев. Во сне, по-моему, не было запахов. Оборачиваться не хотелось. Обернешься — точно сон, и Люды уже нет. Я не слышал звуков — кино про меня было немое. Ища приметы реальности, посмотрел на вывеску на ресторане — «Рlоdоvi mоra», но такое я и сам мог выдумать.

На магазине рядом с рестораном была вывеска «Сipele». Что «cipele» означает «туфли», я догадался по выставленной обуви в витрине. Мог ли я и такое придумать? К сожалению, мог. В моих снах и не такие подробности присутствовали — так мне легче было уговорить себя в реальности происходящего. Я шел не оборачиваясь и заново искал укромное место. Свернул налево, к морю, опять налево — вот то что надо. Доска на двух кирпичах, самодельная скамья. Сел, полез за сигаретами. Через несколько секунд подошла Люда.

Я был рад, что надо было соблюдать конспирацию, — я не смог бы обнять Люду, прижать к себе, сказать слова любви из душевного индийского фильма. Может быть, не было таких слов и таких жестов в моем арсенале. За пять лет я встречался с Людой сотни раз, а слова и жесты так и не отработал. Как обнять, чтоб не опошлить, чтоб не разочаровать и не разочароваться? Конечно, надо быть проще, но те, кто проще, не обязательно добираются до острова Крк.

Подошел Алик. Его встреча с Людой была гораздо теплее и натуральнее, чем моя, что и понятно — его ведь пять лет кошмары не преследовали. Убедившись, что все в порядке, Алик оставил нас вдвоем. Я достал из сумки бутылку с остатками коньяка — на самом донышке. Я специально таскал эту бутылку с собой, чтобы выпить по капле при встрече, — ведь коньяк был куплен и начат в Америке, ну пусть над Америкой. Тот самый коньяк, что мы пили в самолете с Мареком. Я отпил из горлышка и протянул бутылку Люде.

— Ну, привет.

— Привет.

— Паспорт отобрали?

— Отобрали.

— И как ты собираешься его назад получить?

— Не знаю. Скажу, что встретила друзей, и они пригласили меня покататься по окрестностям, а без паспорта в чужой стране опасно ездить на машине.

— Встретила друзей из Америки?

— Нет, конечно. Сокурсников.

— А теперь сокурсники пачками в Югославию на отдых ездят?

— У тебя есть лучший вариант?

— Кто отобрал паспорт?

— Руководитель группы.

— Опиши его.

— Пожилой партиец. По-моему, бздит, чтоб кто-нибудь из группы не дернул.

— Хорошо. Скажи ему, что встретила сокурсников, попроси паспорт. Если не даст, скажи, поедешь без паспорта, но он будет отвечать, если что не так.

— Мы так и будем здесь сидеть?

— Зачем же? Пойдем представишь меня руководителю группы. Скажешь, что я американский коммунист, отдыхаю в партийном санатории.

— Ты как раз очень похож на американского коммуниста.

— Ладно, пошли искать Алика. Ты идешь минимум в десяти шагах за мной. Разглядывай витрины. Я пойду к отелю «Эспланада». Там на нас не должны обратить особого внимания — полно немцев и всяких бельгийцев. Наш номер тридцать два — на третьем этаже, вторая дверь справа от лифта. В номере на всякий случай ни о чем таком не говори. Если ты паспорт получишь, ты готова смываться?

— Не знаю. Мы еще так мало виделись.

— Ну давай месяцок проведем в Югославии, ты подумаешь.

У Люды на глазах навернулись слезы. Так мы наконец поцеловались. А потом уже долго стояли у доски, лежавшей на двух кирпичах, и целовались. Стало все равно — наблюдает ли за нами руководитель группы, или агенты югославской разведки, или самого КГБ. А пока целовались, поняли, что операция наша продолжается.

Мы без приключений добрались до нашего номера в отеле «Эспланада». Посидели, повспоминали, пообнимались. На большее не рискнули, ожидая прихода Алика. Он не подвел — пришел минут через двадцать, включил телевизор и стал с интересом смотреть передачу на хорватском языке. Потом выключил телевизор и присоединился к разговору. Люда все еще немного колебалась, я говорил ей, что больше за ней не приеду, — либо сейчас, либо никогда. Алик начал объяснять Люде, почему надо бежать с политической точки зрения. Судя по реакциям Люды, этот аспект был ей безразличен. Мало того, она проявила неуважение к нам, американцам, назвав Рейгана дураком, чем вызвала у меня большое раздражение: я любил Рейгана. Конечно, разговаривая в гостинице на такие темы, мы серьезно нарушили конспирацию.

Через час политзанятий Алик сказал, что хочет спать. Он говорил правду, потому что заснул сразу. Нам с Людой негде было заниматься любовью, кроме как на другой кровати. Думаю, что даже английская королева нас бы простила. Конечно, Алику хорошо было бы пройтись по набережной и поплавать в Адриатическом море, но его сморило, и я не могу его обвинять в нетактичности. Это мы были бестактны, а не он. Хотя мог бы и поплавать часок.