Дура, плыви!

В десятом классе к нам пришел новый учитель физики – Михаил Васильевич Гутовский. Преподаватель из местного вуза. Нам быстро изменили расписание, и во вторник стало десять уроков. Пять из них – физика. Новенький, седовласый подтянутый мужичок лет 65, с порога заявил, что сделает из нас людей. И старательно полгода к этому шел, будто не замечая наше возмущение, скрытые и открытые протесты, явную антипатию к нему, да и к физике, что греха таить?! Она и раньше не была самым любимым предметом, а в процессе эксперимента и вовсе стремительно падать в рейтинге.

Первое, что постановил Гутовский, это завести две толстые тетради по 96 листов: отдельная для классной работы, отдельная для задач. Писать разрешалось только на одной стороне листа. Вторая оставлялась для его заметок. Наплевав на то, что алгебра у нас только началась и до производных нам было как минимум полгода–год, он отчаянно обращался к ним каждый раз, и удивлялся, почему в поисках пути, пройденного телом, мы так странно решали задачи. Не брали производную, а сокращали эту странную формулу. Мы же просто не понимали, что это за зверь – производная.

Потом он изменил систему оценок. И журнал запестрел: минус три, минус два, минус единица, ноль. Получить положительную оценку считалось почти нереальным. В десятом классе у нас выставляли только промежуточные оценки за первую четверть. И у меня, отличницы, по физике выходила минус единица. На наши жалобы особо не реагировали ни учителя, ни родители.

Самое веселье началось к концу полугодия, когда на одной из самостоятельных он порвал половину тетрадей, исписанных не по его рекомендациям, и сообщил ученикам, что без наново написанных конспектов к зачету они допущены не будут. И выдал на каждый ряд по списку из десяти задач, которые нужно было решить до зачета. Дома. Мы сперва обрадовались, но потом прочитали условия. Задачи были не решаемые. Даже Пончик – наш математический гении – осилил около пяти штук. Одноклассница Катя спокойно отдала весь список родителям. Они работали в проектном институте и были очень умными. Но недостаточно, чтобы выполнить школьное задание дочери. Пришлось подключить весь отдел. Увы, результат тоже оставлял желать лучшего.

Ближе к зачету два класса сплотились настолько, что обменивались готовыми решениями. И понуро ждали результатов. Чуда не произошло, физик был крайне нами недоволен. Спасение пришло с неожиданной стороны: внезапно нагрянула проверка из РОНО, и нерадивого преподавателя тихо и аккуратно уволили из-за неправильного заполнения журнала. Мы ликовали.

А спустя много-много лет я наткнулась на биографию Гутовского и поразилась его жизненному пути и тем, какой многогранной личностью он был. Я подумала, сколько людей проходит по нашей жизни, открывая нам лишь одну из своих сторон. И не всегда эта сторона нам импонирует, а возможности узнать другие иногда просто не предоставляется. Вот и получается, что в моих воспоминаниях он ненавистный физик, а у кого-то – человек с интересной судьбой, преподаватель от бога.

Нереализованные желания

Впервые я встречаю Стаса в 18 лет. Меня приглашают работать в одну художественную галерею. Он, собственно, и проводит «кастинг». Не могу сказать, что Стас обладает какой-то особенной внешностью, да и типажа он не моего, но это влюбленность с первого взгляда. Как девушка крупная всегда отдаю предпочтение крепким и высоким мужчинам, а этот – моего роста и худенький. Но глаза! Какими глазами он смотрит на меня. Сотовый телефон еще редкость, живу я в общежитии, потому оставляю номер одногруппницы. Звонка так и не дожидаюсь. Вспоминаю, даже хочу сама позвонить в галерею и позвать его к телефону, но так и не решаюсь. Стас иногда мне снится.

Проходит четыре года. Мне 22, и я иногда подрабатываю натурщицей. Общаюсь с художниками – очень разномастные и многогранные люди. Много слышу о владельце галереи, но для меня он остается невидимым.

Как-то раз во время сеансов в студию кто-то заходит. Я сижу к вошедшему спиной, но меня словно бьет током. А позу менять нельзя – художники это не любят. Так и сижу почти час как на иголках. Выхожу из галереи, а на ступеньках стоит Стас. И смотрит на меня как на первый утренний поезд. Так началось наше общение. Многочасовые разговоры по телефону обо всем на свете, кроме личных отношений, любви. Я уже решаю, что профессия обязывает его быть нетрадиционной сексуальной ориентации и не судьба отношениям нашим выйти за рамки дружеских. Но в беседе с одним из художников узнаю, что Стас полгода назад попал в серьезную аварию, долго лежал в больнице с многочисленными переломами. Эта история сильно изменила его. Он стал замкнутым, осторожным, близко к себе мало кого подпускал. Но предновогоднее ожидание чуда для меня не будет напрасным.

Однажды вечером в галерее мы остаемся вдвоем, как обычно болтаем о пустяках. Стас сидит за столом, а я играю с местным питомцем – вороной. Как вдруг слышу:

– А не поужинать ли нам в пятницу?

Было сказано так тихо, что мне показалось это плодом моего воображения. На всякий случай отвечаю: