Дуракам всегда везёт

– Но мы же можем договориться, что ты не станешь бросать и возвышенные свои идеалы? – спросил Алексей с надеждой. – Григ, Бах, Петрарка, сонеты Шекспира, поэты серебряного века – разве можно со всем этим расстаться? А фортепиано! Как ты играешь Листа и Штрауса! Это же волшебство. Ну, и живопись твоя! У тебя девяносто шесть прекрасных картин. Надо персональную выставку делать во Дворце целинников. У тебя чудные мастерские работы!

– Нет, это я точно дура. Забросила всё, что воспитывает духовность, – Лариса взялась за голову и сжала виски. – Торты печь надо. Костюмы, пальто и платья тоже следует шить не хуже, чем в лучших ателье, уколы уметь делать и причёски – тоже замечательно. Но… Да. Без высоких материй я буду просто расфуфыренной наряженной тёткой с золотыми перстнями и медальонами. Лет через десять, а то и раньше. Всё! Решено. Буду совмещать земное и небесное. У меня получится! Она села к роялю и виртуозно сыграла «Грёзы любви» Ференца Листа.

– Да ты ж моя умница! – Сахнин поцеловал Ларису так нежно, что хоть снова в постель беги. Но удержались. Да и не до того уже было. Лариса решила всё-таки побежать на курсы кройки с шитьём. Экзамен успеть сдать и получить свидетельство. Алексей решил, что объявит о резком снижении температуры и сядет в своём кабинете дописывать статью. В общем, не зря занесло в их квартиру доброго гостя ночного – Амура, который стреляет только в кого надо, причём всегда без промаха.

А потом, как обычно – падающими звездами мелькнули и канули вечность ещё три таких же счастливых года как раньше. Ветер благостных перемен снова подул в попутную сторону. Лариса прошла все курсы, какие работали в Зарайске, кроме школы сварщиков, штукатуров-маляров, арматурщиков и ночных сторожей. А курсы водителей-автолюбителей закончила со всеми пятерками, после чего папа Прозоровский купил ей «Москвич-408» и семья с детьми на заднем сиденье зимой ездила к близкому озеру кататься на коньках, а летом на рыбалку и грибы с ягодами собирать в далёком лесу.

Жизнь наладилась, спрятавшаяся дразнилка-любовь вылезла из укромного места и обняла обоих. И где бы кто-то из них ни был, он ласку этих объятий чувствовал и носил с собой.

Осенью семьдесят первого после своего дня рождения Сахнин пришел на работу в шикарном кашемировом пальто, в удивительно красивом твидовом костюме благородного глубоко синего цвета. На пиджаке не было лацканов. Так сейчас ходили за границей и в СССР обожатели «Битлз», носивших именно такие пиджаки. Рубашка под пиджаком не имела воротника а только стоечку, которая застёгивалась как косоворотка. В руках Сахнин держал два торта на подносах, обёрнутых жестко не впитывающей крем атласной бумагой. В ранце за спиной звякали толстым стеклом четыре бутылки «Советского шампанского».

– В «Берёзке» прикид купил? Пальто – Германия. Костюм – Италия, – помял пальцами ткань зав. отделом информации Егоренко.

– Жена сшила всё. И пальто, – засмеялся Сахнин так громко, что услышали все, кто пришел поздравить Алёшу в зал заседаний. – Она у меня девять разных курсов закончила. Торты – тоже её работа.

– Обалдеть! – сказали все семнадцать человек по очереди, покончив с большим куском торта.

– Повезло тебе, Лёха, – пожал ему руку второй зам. главного. – Моя умеет только пыль с мебели стирать.

Все развеселились потому, что кроме шампанского на столе попутно опустошались бутылки с армянским коньяком. Отдыхали до вечера, а когда Сахнин пришел домой, Ларисы не было. Записка на кухонном столе сообщила, что она до девяти вечера занимается на курсах штукатуров- маляров, которые засекречены, потому что ведёт их запрещённый в СССР «цеховик-шабашник», частник. Сам себе хозяин. И он строит лучшие дома в городе под прикрытием папы, Леонида Сергеевича Прозоровского, который мечтал иметь в Зарайске красивую архитектуру, но среди официальных представителей строительства и архитектуры найти мастеров классных не смог. Пришлось отдать стройку самых значительных сооружений «леваку», прекрасному строителю из Ленинграда, Леониду Замкову, который сбежал в Казахстан от алиментов и втихаря строил колхозам коровники. Папа её на обучение и пристроил. Не предполагая, естественно, что этим нанёс семье Сахнина более сокрушительный урон, чем матерщинницы и сплетницы из парикмахерской, да разнузданные хамки из кондитерского цеха.

Первый год после обучения у Замкова Лариса с удовольствием творила дома чудеса шитья, кулинарии, медицинского ухода за детьми, родителями и мужем, а также делала мужчинам модные стрижки, а женщинам сногсшибательные причёски. Но когда играла на фортепиано, глаза её грустнели и светились потаённой слезой.

– Трогает? – пытался войти в похожее состояние Алёша. – Меня тоже берет за душу Бетховен.